— Значит, у них есть серебро, которое мне нужно.
— А как насчет нее? — тихо спросил Финан, посмотрев на Скади, которая присела рядом со мной, но чуть в стороне от людей вокруг огня.
— Что насчет нее?
— Женщины не любят ее, господин. Они ее боятся.
— Почему?
— Ты знаешь, почему.
— Потому что она — колдунья? — Я повернулся, чтобы посмотреть на нее. — Скади, ты видишь будущее?
Некоторое время она молча смотрела на меня. Ночная птица кричала в болотах и, может быть, ее хриплый голос подтолкнул Скади, потому что она резко кивнула.
— Мельком, господин, — ответила она. — Иногда.
— Тогда скажи, что ты видишь, — приказал я. — Встань и скажи нам. Скажи нам, что ты видишь.
Скади заколебалась, потом встала. Она носила черный шерстяной плащ; тот окутывал ее так, что, со своими черными волосами, распущенными, словно у девицы, Скади выглядела высоким тонким, черным, как ночь, силуэтом — сияло только ее бледное лицо. Песня дрогнула, потом стихла, и я увидел, как некоторые из моих людей перекрестились.
— Скажи нам, что ты видишь, — снова приказал я.
Скади подняла бледное лицо к облакам, но долго молчала. Остальные тоже не говорили ни слова. Потом она содрогнулась, и я невольно вспомнил Годвина — человека, которого я убил. Некоторые мужчины и женщины и впрямь слышат шепот богов, и другие люди боятся их, и я был убежден, что Скади видит и слышит то, что сокрыто от большинства из нас.
Потом, как раз когда уже стало казаться, что она никогда не заговорит, Скади рассмеялась.
— Скажи нам, — раздраженно проговорил я.
— Ты поведешь армии, — сказала она, — армии, затеняющие земли, господин, и позади тебя будут расти высокие посевы, питаемые кровью твоих врагов.
— А эти люди? — спросил я, махнув на мужчин и женщин, которые ее слушали.
— Ты — тот, кто даст им золото, их господин. Ты сделаешь их богатыми.
Вокруг костра раздался тихий говор. Им понравилось услышанное. Люди следуют за господином потому, что господин дает золото.
— А откуда нам знать, что ты не лжешь? — спросил я.
Скади раскинула руки.
— Если я лгу, — сказала она, — тогда я сейчас умру.
Она ждала, словно приглашая Тора нанести удар молотом, но единственными звуками были вздохи ветра в тростниках, потрескивание горящего дерева и смутный шум воды, ползущей в болота во время ночного прилива.
— А ты? — спросил я. — Что насчет тебя?
— А я стану еще выше, чем ты, господин, — сказала она, и некоторые из моих людей зашипели, но эти слова ничуть не оскорбили меня.
— И кем же ты станешь, Скади? — спросил я.
— Тем, кем решат меня сделать судьбы, — сказала она, и я махнул ей, веля сесть.
Я вспомнил о другой женщине, которая подслушивала шепот богов — она тоже сказала, что я поведу армии. Однако теперь я был самым презренным из людей — человеком, нарушившим клятву, человеком, сбежавшим от своего господина.
Наши люди связаны клятвами. Когда человек клянется мне в верности, он становится мне ближе брата. Моя жизнь — это его жизнь, так же как его — моя, а я поклялся служить Альфреду. Я подумал об этом, когда люди снова начали петь, а Скади присела рядом со мной. Как человек, давший клятву верности Альфреду, я должен был служить ему, однако я сбежал, и это лишило меня чести и сделало презренным.
Однако не мы правим нашими судьбами. Три пряхи прядут наши нити.
Wyrd biр ful araed, говорим мы, и это правда. Судьбы не миновать. Однако, если судьба распоряжается, а пряхи знают наше будущее, зачем же мы приносим клятвы? Этот вопрос преследовал меня всю жизнь, и единственный сомнительный ответ, который я нашел, — клятвы даются людьми, а судьба определяется богами, и клятвы — это попытки людей повелевать своей судьбой. Но мы не хозяева своих желаний. Давать клятву — это все равно что направлять судно. Однако если ветры и приливы судьбы слишком мощны, рулевое весло становится бессильным. Поэтому мы даем клятвы, но мы беспомощны перед лицом wyrd — судьбы.
Я утратил честь, уплыв из Лундена, но мою честь забрала судьба, и мысль об этом приносила мне некоторое утешение темной ночью на холодном берегу Восточной Англии.
Было и другое утешение.
Я проснулся в темноте и пошел на корабль. Его корму слегка приподнял начинающийся прилив.
— Можете спать, — сказал я часовым.
Наши костры все еще горели, хотя их пламя уже опало.
— Присоединитесь к вашим женщинам, — сказал я. — Я сам буду охранять корабль.
«Сеолфервулф» не нужно было охранять, потому что тут не было врагов, но выставлять часовых — привычка, поэтому я сел на корме и стал думать о судьбе и об Альфреде, о Гизеле и об Исеулт, о Бриде и о Хильде, и обо всех женщинах, которых я знал на крутых поворотах дороги моей жизни. Я не обратил внимания на легкий крен, когда кто-то взобрался на нос «Сеолфервулфа», все еще покоившийся на земле.
— Я не убивала ее, господин, — сказала Скади.
— Ты прокляла меня, женщина.
— Тогда ты был моим врагом, — сказала она. — Что же еще мне оставалось делать?
— И проклятие убило Гизелу.
— Это было не проклятие.
— Тогда что же?
— Я просила богов, чтобы Харальд взял тебя в плен.
Я посмотрел на нее в первый раз с тех пор, как она взобралась на борт.
— Это не сработало.
— Да, не сработало.
— Так какая ж ты колдунья?
— Испуганная, — ответила Скади.
Я бы поколотил того, кто не держал бы ухо востро во время несения вахты, но тысяча врагов могла бы прийти в ту ночь, потому что я не выполнял свой долг. Я забрал Скади под рулевую площадку, в тамошний тесный закуток, снял с нее плащ и лег с нею. А когда мы закончили, мы оба были в слезах. Мы ничего не говорили, а просто лежали обнявшись.
Почувствовав, как «Сеолфервулф» приподнялся с ила и слегка натянул швартовочный канат, я не шевельнулся. Потом ближе притянул к себе Скади, желая, чтобы ночь никогда не кончалась.
Я убедил самого себя, что покинул Альфреда потому, что тот навязал бы мне клятву, которую я не желал давать — клятву служить его сыну. Но то была не вся правда. Было еще одно условие, которое я не мог принять, и теперь я держал его в объятьях.
— Пора в путь, — наконец сказал я, услышав голоса.
Позже я узнал, что Финан видел нас и удержал команду на берегу.
Я ослабил объятья, но Скади не отпускала меня.
— Я знаю, где ты сможешь найти все золото мира, — сказала она.
Я посмотрел ей в глаза.