Горящая земля - читать онлайн книгу. Автор: Бернард Корнуэлл cтр.№ 15

Мерсия предлагала лучшие перспективы. Она не имела короля и была расколота войной. Север и восток страны управлялись ярлами, могущественными датчанами, имевшими сильные войска, каждую ночь запиравшими свои ворота на засовы; в то время как юг и восток оставались землей саксов. Саксы искали защиты у моего кузена Этельреда, и тот защищал их, но лишь потому, что унаследовал огромные богатства и пользовался твердой поддержкой своего шурина, Альфреда.

Мерсия не являлась частью Уэссекса, однако выполняла приказы Уэссекса, и Альфред был истинной силой, стоя́щей за спиной Этельреда.

Хэстен мог напасть на Мерсию; он нашел бы союзников на севере и на востоке, но рано или поздно очутился бы лицом к лицу с войсками сакской Мерсии и Альфреда Уэссекского. А Хэстен был осторожен. Он устроил лагерь на пустынном берегу Уэссекса, но не делал ничего провокационного. Он выжидал, уверенный, что Альфред заплатит ему, чтобы он ушел — что Альфред и сделал. А еще Хэстен выжидал, чтобы посмотреть, что может натворить Харальд.

Вероятно, Харальд хотел трона, но больше всего он желал всего, что блестит. Он жаждал серебра, золота и женщин. Он был как ребенок, который видит что-то красивое и вопит до тех пор, пока этого не получит. Пока он жадно собирал свои побрякушки, в его руки мог попасть трон Уэссекса, но не трон являлся его целью. Харальд явился в Уэссекс потому, что тут было полно сокровищ, и теперь разорял землю, захватывая добычу, в то время как Хэстен просто наблюдал.

По-моему, Хэстен надеялся, что дикие войска Харальда так ослабят Альфреда, что он, Хэстен, сможет потом явиться и захватить всю землю. Если Уэссекс был быком, то люди Харальда были взбесившимися от крови терьерами, которые нападали стаей; большинству из них суждено будет умереть во время этой атаки, но они подорвут силы быка, и тогда явится мастиф-Хэстен и закончит дело.

Итак, чтобы сдержать Хэстена, мне нужно было сокрушить самые сильные войска Харальда. Бык, может, и не ослабеет, но терьеров надлежало убить, а они были опасными и злобными — однако недисциплинированными, и теперь я буду искушать их сокровищем. Я буду искушать их гладкой красотой Скади.

Пятьдесят человек, которых я разместил в Годелмингаме, бежали из этого города на следующее утро, отступив перед большим отрядом датчан.

Мои люди в тучах брызг проскакали через реку и вереницей въехали к Эскенгам, в то время как датчане стояли вдоль дальнего берега и смотрели на яркие знамена, вывешенные на восточном палисаде бурга. На знаменах изображались кресты и святые, знаменовавшие высокий ранг Альфреда. И, чтобы враги знали наверняка, что король в бурге, я заставил Осферта медленно пройтись по стене, облачившись в яркий плащ, с обручем из сияющей бронзы на голове.

Осферт, один из моих людей, был незаконнорожденным сыном Альфреда. Об этом знали немногие, хотя сходство Осферта с отцом бросалось в глаза. Его родила служанка, которую Альфред затащил в постель в те дни, когда христианство еще не взяло в плен его душу.

Однажды, в момент неосторожной откровенности, Альфред признался мне, что Осферт для него — постоянный упрек.

— Напоминание, — сказал он, — о грехе, некогда совершенном мною.

— Это сладкий грех, господин, — легкомысленно ответил я.

— Большинство грехов сладки, — сказал король, — такими их создал дьявол.

Какой извращенной должна быть вера, чтобы превратить удовольствия в грех? Старые боги, хотя они никогда не отказывали нам в удовольствиях, в наши дни увядают. Люди бросают их, предпочитая бич и узду христианского распятого Бога.

Итак, Осферт — напоминание о сладком грехе Альфреда — сыграл в то утро короля. Я сомневался, что он этим наслаждался, потому что терпеть не мог Альфреда, который пытался превратить его в священника. Осферт восстал против такой судьбы и вместо этого стал одним из моих личных воинов. Он не был прирожденным бойцом, в отличие от Финана, но в дела войны привнес острый ум, а ум — оружие с острым лезвием, которое разит далеко.

Все войны заканчиваются «стеной щитов», где люди рубятся в пьяной ярости топорами и мечами, но искусство войны заключается в том, чтобы манипулировать врагом и сделать так, чтобы, когда приближаются эти мгновения вопящей ярости, преимущество было на твоей стороне.

Выставляя Осферта на стене Эскенгама, я пытался искусить Харальда. Я намекал нашим врагам, что там, где находится король, есть сокровище. Приходите в Эскенгам, говорил я им. И, чтобы искушение стало сильнее, показал Скади датским воинам, собравшимся на дальнем берегу реки.

В нас было выпущено несколько стрел, но враги прекратили стрелять, когда узнали Скади. Она невольно помогла мне, крича людям на другом берегу реки:

— Придите и убейте их всех!

— Я заткну ей рот, — вызвался Стеапа.

— Пусть сука поорет, — сказал я.

Она притворялась, будто не говорит по-английски, но наградила меня испепеляющим взглядом, прежде чем обратиться к датчанам.

— Они трусы! — закричала Скади. — Сакские трусы! Скажите Харальду, что они умрут, как овцы.

Скади шагнула ближе к палисаду. Она не могла перелезть через стену, потому что я приказал надеть ей на шею веревку, которую держал один из людей Стеапы.

— Скажите Харальду, что его шлюха здесь! — крикнул я людям на другом берегу реки. — И что она слишком шумит! Может, мы вырежем ей язык, чтобы послать Харальду на ужин!

— Козье дерьмо! — бросила она мне.

Потом потянулась к вершине палисада и выдернула стрелу, вонзившуюся в одно из дубовых бревен. Стеапа немедленно шагнул вперед, чтобы ее разоружить, но я махнул ему, веля отступить. Не обращая на нас внимания, Скади уставилась на наконечник стрелы; потом внезапным скручивающим движением сорвала его с оперенного древка. Древко она перебросила через стену, посмотрела на меня, поднесла наконечник к губам, закрыла глаза и поцеловала железо. Пробормотала несколько слов, которых я не расслышал, снова прикоснулась железом к губам, толкнула наконечник себе под рубашку, поколебалась и кольнула себя между грудей.

Бросив на меня торжествующий взгляд, она показала окровавленный наконечник, бросила его в реку, подняла руки и запрокинула лицо к летнему небу. Потом завопила, привлекая внимание богов, а когда ее вопль утих, снова повернулась ко мне.

— Ты проклят, Утред, — сказала она таким тоном, словно говорила о погоде.

Я подавил желание прикоснуться к амулету-молоту у себя на шее, потому что, поступив так, я показал бы, что боюсь ее проклятий. Вместо этого я глумливо усмехнулся, притворяясь, что отмахиваюсь от ее слов.

— Трать попусту дыхание, сука, — сказал я.

И все-таки я опустил руку на меч и потер пальцем серебряный крест, вставленный в рукоять Вздоха Змея. Крест для меня ничего не значил, если не считать того, что это был подарок Хильды, моей бывшей любовницы, а теперь — невероятно набожной аббатисы. Думал ли я, что, прикасаясь к кресту, заменяю тем самым прикосновение к молоту? Боги бы так не подумали.