Батальон принялся радостно вопить и размахивать киверами, а генерал улыбался, словно заботливый родитель. Когда шум стих, он повернулся к Симмерсону:
— Распустите их, полковник, распустите. Они сегодня постарались на славу!
Симмерсону ничего не оставалось делать, как подчиниться.
Батальон, рота за ротой, покидал рыночную площадь; солдаты шумели, переговаривались, смеялись. Хилл отправился назад, в замок, Симмерсон и все остальные офицеры последовали за ним. Сэр Генри снова показал себя самым настоящим дураком, и снова он обвинит во всем Шарпа.
Опустив голову, не желая ни с кем разговаривать, высокий стрелок направился в город. Однако нужно признать, он получил удовольствие от того, что Симмерсон опять попал в идиотское положение. Впрочем, сэр Генри сам напросился. Полковник даже не дал себе труда проверить, откажутся ли парни подчиниться приказу, а вместо этого принялся истерически вопить и звать на помощь кавалерию. Шарп знал, что список оскорблений, нанесенных им полковнику и его племяннику, стал еще длиннее. Он не сомневался, что сэр Генри с радостью приписал бы еще что-нибудь в письме, которое сейчас уже, наверное, прибыло в Лиссабон и дожидается корабля и попутного ветра, чтобы поскорее добраться до Лондона. Это письмо положит конец военной карьере Шарпа, и, если ему не удастся совершить самое настоящее чудо во время сражения, которое должно состояться на днях, Симмерсон получит истинное наслаждение, став свидетелем краха надежд Шарпа.
Дело только еще осложнилось. Ведь речь идет о гордости, чести и женщине. Шарп сомневался, что Гиббонс попытается выйти из этой ситуации с честью и лейтенанта удовлетворит письмо, написанное дядюшкой. Ему стало нехорошо при мысли о том, чем все это может закончиться. Мишенью Гиббонса станет девушка.
За ним кто-то бежал.
— Сэр?
Шарп повернулся. Это был тот самый парень, что призывал батальон не подчиняться приказам Шарпа.
—Да?
— Я хотел поблагодарить вас, сэр.
— Поблагодарить меня? За что? — Шарп казался разозленным, и парень смутился.
— Нас бы расстреляли, сэр.
— Я бы и сам с удовольствием это сделал.
— В таком случае спасибо вам, сэр.
Шарп был поражен. Солдат вполне мог и промолчать.
— Как тебя зовут?
— Хакфилд, сэр.
Шарпа разбирало любопытство — он снова обратил внимание на культурную речь этого человека.
— А где ты получил образование, Хакфилд?
— Я был клерком, сэр, на литейном заводе.
— На литейном заводе?
— Да, сэр. В Шропшире. Мы производили железо, сэр, целыми днями, да и ночью тоже. Кругом дым и огонь. Я посчитал, что тут может оказаться интереснее.
— Ты вызвался добровольцем? — Шарп не смог скрыть своего изумления.
— Да, сэр. — Хакфилд ухмыльнулся.
— Разочарован?
— Воздух тут определенно чище, сэр.
Шарп удивленно посмотрел на солдата. Он слышал разговоры о том, что «промышленность» в Британии начала быстро развиваться. Рассказывали о целых долинах, огороженных кирпичными заборами, за которыми огромные печи производили чугун. Он слышал о перекинутых через реки мостах, целиком сделанных из железа, о кораблях и машинах, работающих с использованием пара, но ничего подобного видеть Шарпу не доводилось. Однажды вечером, около костра, кто-то сказал, что за этим будущее, и дни человека, путешествующего пешком или верхом на лошади, сочтены. Чистой воды фантазии конечно же, — но вот перед ним стоит Хакфилд, видевший все собственными глазами.
Шарп представил огромные долины, отданные черным машинам с огненным брюхом, и ему стало не по себе. Он кивнул Хакфилду:
— Забудь о сегодняшнем дне, Хакфилд. Ничего не произошло.
Неуверенность в будущем — вот цена, которую приходится платить солдатам. Шарп не мог вообразить службу в армии, которая не воюет; не знал, что стал бы делать, если бы вдруг наступил мир и он остался бы без работы. Впрочем, впереди стрелка ждет сражение, он должен добыть Орла, у него есть женщина, ради которой стоит драться. Шарп увереннее зашагал по улицам Оропезо.
Глава семнадцатая
За шестнадцать лет службы Шарп еще ни разу не чувствовал приближение битвы так остро. Британская и испанская армии встретились в Оропезо и отправились в Талаверу. Двадцать одна тысяча британцев и тридцать четыре тысячи испанцев, мулы, слуги, жены, дети, священники — все это огромное полчище двигалось на восток, туда, где горы почти подходили к реке Тежу, а на краю широкой высохшей долины стоял город Талавера. Колеса ста десяти полевых орудий превратили белые дороги в тончайшую пыль, копыта шеститысячной кавалерии подняли эту пыль в воздух, и она оседала на пехоту, которая тащилась сквозь жару, прислушиваясь к далеким выстрелам — испанские разведчики время от времени вступали в бой с небольшими отрядами вольтижеров
[6]
. Тут и там у дороги вдруг поднимались клубы пыли — это кавалерийские патрули скакали параллельно линии марша; на полях испанские солдаты, отставшие по каким-то причинам от своих частей,
лежали на траве, болтали с женщинами, курили, наблюдали за рядами британских пехотинцев и совершенно не переживали из-за происходящего.
Армия голодала. Как ни старался Уэлсли, как ни выбивались из сил интенданты, продовольствия не хватало. Районы между Оропезо и Талаверой уже были прочесаны французами, теперь на поиски съестного отправились испанцы и британцы, так что с тех пор, как батальон покинул Оропезо, солдаты питались только блинами на воде. Пришло время подтянуть ремни, но мысли о предстоящем сражении поднимали настроение, а когда батальон прошел мимо тел троих французских пехотинцев, все сразу же забыли о голоде. Шарп объяснил своей роте, что погибшие солдаты в эполетах с бахромой входили в отряд знаменитых французских вольтижеров, именно с ними и придется сразиться роте легкой пехоты, прежде чем сойдутся в главной битве все остальные войска. Солдаты из Южного Эссекского, которым еще не доводилось видеть вражескую пехоту, с любопытством разглядывали тела в голубой форме, брошенные возле стены собора. Форма была перепачкана, головы неестественно откинуты назад; Шарп заметил, что у одного из убитых французов не хватает пальца — видимо, его отрубили вместе с дорогим кольцом.
Прапорщик Денни не мог отвести от них глаз, ведь это были знаменитые французские воины, прошедшие через всю Европу. Он смотрел на бородатые лица и думал о том, что почувствует, когда такое же лицо, только живое, будет глядеть на него из-за почерневшего дула мушкета.
Ни к западу, ни в самом городе Талавера французы не оказали никакого сопротивления. Армии союзников прошли через город, удалились от него примерно на милю и к концу дня остановились на берегу небольшой речушки, которая несла свои воды в Тежу. Батальон направился к северу от города, и Шарпу стало ужасно интересно, как Жозефина будет искать комнату. Хоган обещал присмотреть за ней, и Шарп внимательно разглядывал толпу, заполнившую улицы городка, словно надеялся хоть краем глаза увидеть девушку.