Все подумали и решили:
— А что? Он прав. Жили мы без этих аэродромов и катеров как люди. И дальше жить сможем.
Шарик не выдержал и говорит Матроскину:
— У меня голова пухнет. Того послушаешь — тот прав. Её послушаешь она права. Пойду-ка я домой.
Матроскин отвечает:
— И я домой пойду. Только он больше прав. Он за тех заступается, кто много работает и много хочет иметь. Он за таких, как я.
— А она за таких, как я! — кричит Шарик. — Потому что ты корову имеешь и телёнка. А я ничего не имею. Мне только на государство надеяться надо.
— Знаешь ты кто такой? — говорит Матроскин. — Ты — «пролетарий всех стран, соединяйтесь». Пролетал по жизни как бабочка и не заработал ничего.
— А ты куркуль, вот ты кто.
Матроскин не знал, кто такой куркуль. Он только сумел представить себе целый кулёк куриц и больше ничего. Но он понял, что это что-то очень обидное.
Пришли они домой, друг с другом не разговаривают. И всё больше друг на друга злятся.
— Глаза бы мои на тебя не глядели, — говорит Шарик. — Ты на мою половину избы лучше не заходи.
— А где твоя половина избы? — спрашивает Матроскин.
— Я сейчас её отделю, — отвечает Шарик.
Он взял кусок мела и провёл черту через всю избу.
— Всё, что с этой стороны, где кровать с колесиками, это — моё. А что с другой стороны, где лавка с вёдрами, — твоё.
Он подумал ещё и говорит:
— Мало того, с тобой и огород ещё поделим, и все поля вокруг.
Шарик взял лопату и стал ей приблизительно границу между владениями набрасывать. Ходят они с Матроскиным по этой пограничной полосе и друг на друга рычат.
Тут как раз почтальон Печкин со встречи пришёл. У него тоже голова распухла от того, за кого голосовать.
— Чего это вы делаете? — спрашивает.
— Да вот этот Шарик земной шар пополам делит, — говорит Матроскин. Ох и балбес же он, ох и балбес! Если бы я мог, я бы ему это прямо в лицо сказал.
— А вы скажите, кто вам мешает, — говорит Печкин.
— Не могу. Мы с ним уже целый час не разговариваем.
Печкин сразу нашёл выход:
— Вы ему письмо напишите. Я ему передам. Лучше открытку. У меня с собой есть. Вам простую или поздравительную дать?
— Конечно, простую, — отвечает Матроскин. — Буду я на него поздравительную тратить.
Печкин у себя в сумке посмотрел и говорит:
— Какая жалость. У меня только поздравительные открытки есть. Простые кончились. Придётся вам поздравительную брать.
Взял Матроскин поздравительную открытку с цветочками и котятами и написал:
«Шарик, ты — балбес!»
Печкин возражает:
— Неправильно это. Если открытка поздравительная, сначала адресата поздравить полагается.
Матроскин дописал:
«Поздравляю тебя, Шарик, ты — балбес! Перестань валять дурака, давай мириться».
Печкин эту открытку Шарику принёс. Шарик прочитал и сильнее на Матроскина обиделся:
— Я сейчас в этого поздравителя кочергой брошу.
Печкин говорит:
— Зачем бросать, если почта есть. Это уже бандероль получается. Сейчас мы её упакуем и коту передадим. Платите десять рублей за упаковку.
Он кочергу в бумагу завернул, верёвочкой перевязал и к Матроскину пришёл на его половину:
— Вам кочергу прислали бандеролью. Хотели в вас запустить.
— Что? — кричит Матроскин. — Да я в него за это утюгом! Где мой утюг деревенский с углями?
Он притащил огромный чугунный утюг, прямо как из музея.
— Стоп-стоп! — говорит Печкин. — Это уже посылка получается. Платите двадцать рублей за доставку. Я уж ваш утюг передам.
— Только по башке передайте, — просит Матроскин. — Чтобы этот бандерольщик поумнел. И передайте, чтобы обед готовил. Его очередь. А то всё я да я.
Печкин к Шарику утюг притащил и говорит:
— Вот велели вам по башке передать. И просили обед приготовить. Будет ответ? Можно телеграмму послать.
— Будет, — отвечает Шарик, — изобразительный. Мы без телеграмм обойдёмся. У меня на телеграмму денег нет.
— А вы в карманах поищите, — предлагает Печкин.
— А у меня и карманов нет, — говорит Шарик.
Он достал уголёк и на боку печки стал рисовать домик.
— Эй, — спрашивает кот, — что это? Что это за народное творчество на моей печке?
— Это индейская национальная изба, — ехидно отвечает Шарик, «фигвам» называется.
К этому времени дядя Фёдор вернулся. Он потому в Троицком задержался, что пустые дома на всякий случай осматривал. Мало ли что, вдруг придётся отступать. В Троицком хорошо можно было жить. Там и школа была, и клуб, и магазин. И все их давно уже знали. Особенно старики.
Он послушал, что происходит, и говорит:
— Вот что. Чтобы я больше ничего политического в доме не слыхал. Мы жители сельские, нам не до политики. Мы должны картошку выращивать и свежим воздухом дышать.
— Еще мы должны общественной работой заниматься и пианино осваивать, — раздался другой голос. — Мы про него совсем забыли! Ах, как нехорошо!
Это тётя Тамара со встречи с избирателями вернулась. И все замолкли и загрустили.
Глава десятая. К НАМ ЕДУТ ОХОТНИКИ
Два или три дня проехали мирно. Всех дождь спасал. Такой он был густой, как марлевый занавес в сельском клубе. Поэтому все простоквашинцы — и новые и старые — много спали и много читали. Никаких вылазок на природу и десантов в огород не было. Даже тётя Тамара в руки книгу взяла. Это была военная книга «Жизнь полководца товарища Суворова в армии и в гражданском быту».
Но вот выпал первый снег. Он липкий был, на всех проводах и деревьях повис. Последние листья с деревьев упали, потому что к ним снег прилепился. Всё было белое и чистое.
По первому снегу почтальон Печкин пришёл, вернее, прискользил, телеграмму принёс:
«Встречайте, едем. Охотники-пенсионеры!»
— Наконец-то, — сказала тётя Тамара Семёновна. — Наконец-то я их увижу, моих военных товарищей.
Видно было, что настроение у неё улучшилось, несмотря на погоду. Она даже запела про себя что-то очень лирическое: