– Так пойди и попробуй почесать их за ушками – может, замурлычут, – предложил Шарп. – Отвали, ты. – Это было адресовано уже второму зверю, тоже испытавшему цепь на прочность. – Чтобы накормить такого, нужна большая мышка.
– Тигры вас не достанут, – раздался у них за спиной голос, говоривший по-английски с легким акцентом. – Если только смотрители не спустят их с цепи. Доброе утро. – Шарп повернулся. Во двор только что вошел высокий, среднего возраста мужчина с темными усами, европейской внешности и в синей французской форме. – Я – полковник Гуден, а кто вы?
Секунду-другую все молчали, потом Лоуфорд вытянулся перед офицером.
– Уильям Лоуфорд, сэр.
– Его зовут Билл, – сказал Шарп. – А меня Дик. Женщина моя. – Он обнял Мэри за плечи.
Взглянув на Мэри и заметив синяк под глазом и грязное платье, Гуден поморщился.
– У вас есть имя... мадемуазель? – Более подходящего обращения он не нашел.
– Мэри, сэр. – Молодая женщина изобразила что-то вроде реверанса, и полковник в ответ любезно наклонил голову.
– А вы? – Француз перевел взгляд на Шарпа.
– Шарп, сэр. Дик Шарп.
– И вы дезертиры? – с едва скрываемой неприязнью спросил полковник.
– Так точно, сэр.
– Не уверен, что дезертирам можно доверять, – негромко произнес Гуден. Его сопровождал коренастый французский сержант, то и дело нервно поглядывавший на тигров. – Тот, кто изменил одной стране, способен предать и другую.
– Для измены может быть веская причина, сэр, – возразил Шарп.
– И какая же причина у вас?
Вместо ответа Шарп повернулся к полковнику спиной, чтобы тот увидел пятна крови.
– Как по-вашему, сэр, эта причина веская?
Полковник поежился.
– Не понимаю, как могут британцы столь жестоко поступать со своими солдатами. Варварство. – Он раздраженно отмахнулся от жужжащих у лица мух. – Чистейшее варварство.
– Разве во французской армии солдат не порют?
– Конечно нет, – с оттенком высокомерия ответил Гуден и, коснувшись плеча британца, еще раз повернул его спиной к себе. – Когда это с вами случилось?
– Пару дней назад, сэр.
– Вы меняли повязки?
– Никак нет, сэр. Только смачивали.
– Нужно что-то сделать, иначе вы и недели не протянете. – Полковник обернулся к сержанту, что-то сказал ему, и тот, кивнув, поспешил прочь со двора. Гуден снова посмотрел на Шарпа. – И чем вы заслужили такое наказание, рядовой?
– Ничем, сэр.
– А кроме того? – устало, как человек, слышавший все мыслимые и немыслимые причины, спросил француз.
– Ударил сержанта, сэр.
– А вы? – Полковник взглянул на Лоуфорда. – Вы почему сбежали?
– Меня тоже собирались выпороть, сэр. – Ложь давалась лейтенанту трудно, он нервничал, и Гуден почувствовал эту нервозность.
– И тоже ни за что?
– За кражу часов, сэр. – Лоуфорд покраснел. – Я их действительно украл. – Он говорил так, как привык, не пытаясь скрыть выдающий образование акцент. Другое дело, достаточно ли полковник знал английский, чтобы различать нюансы.
– Как, вы сказали, ваше имя? – спросил француз, явно заинтересовавшийся вторым дезертиром.
– Лоуфорд, сэр.
Гуден внимательно посмотрел на него. Наблюдая за высоким, сухощавым французом с мрачным, усталым лицом и проницательными добрыми глазами, Шарп пришел к выводу, что перед ним джентльмен, настоящий офицер. Такой же, как Лоуфорд, и, может быть, вся проблема как раз в этом. Казалось, Гуден видел лейтенанта насквозь.
– На мой взгляд, вы не очень-то похожи на типичного британского солдата, – словно откликаясь на страхи Шарпа, заметил полковник. – У нас, во Франции, каждый человек обязан служить своей стране, но в Британии, если не ошибаюсь, армию составляют из уличного сброда, не так ли? Отбросов общества?
– Вроде меня, – вставил Шарп.
– Молчать. Я не к вам обращаюсь, – с неожиданной резкостью оборвал его Гуден и, взяв Лоуфорда за руку, молча осмотрел мягкие, без малейших признаков мозолей, пальцы. – Как же это вы попали в армию?
– Отец объявил себя банкротом и попал в долговую тюрьму, – ответил лейтенант, вступая на опасную дорожку лжи.
– Но сыну банкрота ничто не мешает найти себе достойное занятие, не правда ли? Занятие куда более достойное, чем служба в британской армии. Или я не прав?
– Я напился, сэр, – тихо, с несчастным видом ответил лейтенант. – И попался вербовщику. – Явное смущение непривычного ко лжи Лоуфорда француз интерпретировал на свой лад. – Дело было в пабе, сэр, в Шеффилде. "Рыбка в котле". На Понд-лейн, сэр. В рыночный день. – Он прикусил язык, поняв вдруг, что понятия не имеет, какой день недели рыночный.
– В Шеффилде? Это там, где много заводов? И где делают – как это? – да, столовую посуду! Но вы и на рабочего не походите.
– Я был в учениках у стряпчего, сэр. – Лоуфорд безнадежно покраснел. Он перепутал название паба и, хотя француз вряд ли бывал в Шеффилде, а потому не мог уличить его во лжи, не сомневался, что Гуден просто смеется над ним.
– Кем вы служили в армии?
– Ротным писарем, сэр.
Француз улыбнулся.
– Я не вижу на ваших бриджах ни единого чернильного пятнышка. Наши писари без этого не обходятся.
В какой-то момент Шарп испугался, что Лоуфорд не выдержит, откажется от притворства и выложит французу все начистоту, но лейтенанта вдруг посетило озарение.
– Я, когда пишу, надеваю передник, сэр. У нас за грязную форму строгое наказание.
Гуден рассмеялся. По правде говоря, он ни на секунду не усомнился в правдивости Лоуфорда, объяснив его смущение стыдом за отцовское банкротство. Французу было даже жаль высокого, светловолосого, утонченного молодого англичанина, попавшего в армию явно по несчастному стечению обстоятельств.
– Значит, вы писарь, да? Наверное, приходилось иметь дело с документами?
– Так точно, сэр.
– Тогда вы должны знать, сколько пушек у идущей сюда британской армии? Сколько снарядов?
Лейтенант оцепенел от ужаса. Несколько секунд он пребывал в полупарализованном состоянии, потом пробормотал, что никогда не видел такого рода бумаг.
– Я ведь занимался только ротными документами, сэр. Списками на довольствие, расписанием караулов и все такое.
– До черта, – вмешался Шарп. – Прошу прощения, сэр. Тысячи.
– Тысячи чего?
– Волов, сэр. По шесть скотин на орудие, а есть такие, что и по восемь. А уж ядер и не сосчитать, сэр. Тысячи.