Он не хотел предавать - читать онлайн книгу. Автор: Феликс Меркулов cтр.№ 48

Гольцов сказал — иду, иду, и остался сидеть на кухне, упершись взглядом в окна дома напротив — унылой пятиэтажки военного городка.

«А из нашего окна площадь Красная видна», — повторил он. — «А из нашего окошка — только улица немножко…»

Журнал «Частный интерьер России», майский номер за позапрошлый год, отводил четыре страницы подробному описанию усадьбы тогда еще живого и здравствующего, а ныне покойного Егора Завальнюка. Подобным чтивом Гольцов никогда не интересовался, и вряд ли оно бы попало ему в руки, если бы не Зиночка.

— Держи, — хлопнув по столу тяжелым фолиантом в глянцевой обложке, сказала она. — Нужную страницу я заложила. Не потеряй, не мой. Клятвенно обещала вернуть подруге в целости и сохранности.

Между страниц мелькала оранжевая закладка — листок самоклеящейся бумаги. Георгий посмотрел на обложку:

— Не понял. Это зачем?

— Тебя ведь интересует дело Завальнюка?

— Нет.

— Гоша, научись врать.

— Обязательно.

— Могу предложить пару бесплатных уроков.

Георгий сухо поблагодарил Зиночку за проявленную инициативу. Когда секретарша вышла, он бросил журнал в ящик стола. Очевидно, Зиночкина способность знать о том, что творится за плотно закрытыми дверями кабинетов, распространилась за пределы приемной.

Потом «Частный интерьер» по уже забытой причине перекочевал из стола в машину. Порой Георгий собирался полистать тонкие, шуршащие страницы, но только открывал журнал — сразу что-нибудь отвлекало от чтения, так что дальше рекламы душевых кабин и кровельных материалов он не продвинулся.

— …Осторожнее, осторожнее! Плитку мне побьете! У-у, паразиты, пить только вам подавай. Ну чего вылупился? Работай, работай.

Наследница миллионера стояла посреди перекопанного газона и переругивалась с рабочими, рывшими котлован для бассейна. Дочь Завальнюка унаследовала все черты отца: кустодиевские формы, невысокий рост, нос картофелиной. Наследница была молода, — не старше двадцати пяти, но могучее телосложение придавало ей солидности. С рабочими она переругивалась со знанием дела. У ног хозяйки заливисто лаяла уродливая собачонка с приплюснутым носом и выпуклыми глазами. Ее пугал рев мотора экскаватора.

Хотя визит в Жуковку Георгий согласовал заранее, наследница посмотрела на прибывшего гостя с удивлением, потом порылась в памяти, с досадой припомнила уговор, тем не менее сказала:

— Ждите, я сейчас занята.

И ушла, не объясняя, чем занята и скоро ли освободится, предоставив Гольцову полную свободу действий.

Он сходил в машину за журналом и удобно расположился в кресле в одной из комнат первого этажа. Равнодушно пролистал журнал до оранжевой закладки, добрался-таки наконец до усадьбы Завальнюка и… Пожалел, что так сдержанно поблагодарил Зиночку за инициативу. Недооценил. А Зиночка, между прочим, честно заработала шоколадку. (Не забыть бы презентовать ей какой-нибудь «Твикс» — редкий вид…)

Судя по журналу, усадьба внешне напоминала промежуточный вариант между перевернутым вверх днищем Ноевым ковчегом и средневековым замком. Неохватные мореные бревна, белая штукатурка, красный кирпич, чугунная ковка, каменная кладка… Этот диковинный архитектурный шедевр, оказывается, входил в копилку достижений отечественного частного интерьера, о чем авторы писали без ложной скромности, уверяя потенциальных заказчиков, что «на пути к его воплощению прошли через собственную стилистическую эволюцию, а также эволюцию вкусов хозяев»… «В интерьере нет парадного величия, скорее, ставка сделана на простоту и комфорт, способствующие расслаблению и отдыху». Фотографии, снабженные пояснительными ярлыками-подписями, помогали совершить виртуальное путешествие по усадьбе: «Двери в гостиной — оригинальный авторский объект», «камин — центр композиции всего первого этажа», «аскетичную кухню «хай-тек» удачно оживляет большое количество полезной кухонной утвари», «отделанный состаренной керамической плиткой сводчатый потолок и стены, мастерски покрытые венецианской штукатуркой с фактурой мрамора, навевают ассоциации с римскими термами. Столешница из уральского камня — достойное драгоценное дополнение».

При всех драгоценных дополнениях у Георгия от личного знакомства с усадьбой сложилось стойкое ощущение, что далекого от искусства Завальнюка жестоко облапошила шайка модных архитекторов.

В комнату вошла домработница, поставила на столик рядом с Георгием серебристый поднос с чашкой кофе и тарелочкой коричневого сахара. Вообще-то Гольцов кофе пил редко, но сейчас решил не отказываться.

— Скажите, а Алена Ивановна здесь еще работает? — спросил он, размешивая ложечкой сахар.

Но оказалось, новая прислуга даже не была знакома с предыдущей. Видимо, домработница Завальнюков у новых хозяев не прижилась. Где ее сейчас можно найти?

Наконец о нем вспомнили. Наследница вошла в комнату тяжелой поступью, шурша широкой шифоновой юбкой.

— Идемте, мы уже закончили.

Георгий встал и пошел за ней. Благодаря журнальному экскурсу в прошлое, он заметил, что усадьба Завальнюка подверглась генеральному переустройству. Не только двор и фасад, но и внутренние помещения дома приспосабливались под вкус новой владелицы. Часть вещей, признанных ненужными, горестно ожидала своей участи на застекленной веранде. Среди них, накрытые простынями, стояли на полу картины.

— Можно полюбопытствовать? — замедлив шаг, спросил Георгий.

Наследница махнула рукой.

— Смотрите. Не знаю, что с ними делать? — пожаловалась она, равнодушно разглядывая живописные полотна. — Продать, наверное, надо. Ух, сколько возни!

Большинство полотен, на взгляд Гольцова, ничего интересного не представляли: пейзажи, натюрморты… Живописные поделки уровня Арбата и измайловского вернисажа. Одна так и вовсе шедевр в своем роде: и береста, и янтарь, и рамка сплетена из лозы… Видимо, поначалу Завальнюк большим художественным вкусом не отличался, но постепенно научился отличать шедевры от поделок, потому что в доме Георгий видел вещи интересные. А может, их привезли с собой новые хозяева?

— А это… Это ведь Арамов? — спросил Георгий, сняв чехол с последней картины и с удивлением обнаружив там очень любопытный женский портрет.

Наследница молча кивнула, глядя на портрет со смешанным чувством.

— Вернисажная вещь, — забросил удочку Гольцов. — Почему вы не хотите ее оставить у себя?

Он не разбирался в живописи, но, с тех пор как Мочалов просветил его насчет личной жизни Любови Кричевской, Георгий заинтересовался творчеством спившегося питерского гения.

— Потому что это портрет второй жены моего отца, — объяснила наследница, посчитав вопрос исчерпанным.

Георгий поднял портрет за тяжелую багетную раму. Картина была выполнена в свободной манере. (Когда далекие от искусства люди используют словосочетание «свободная манера», это значит, что соответствие оригиналу меньше, чем у Карла Брюллова, но больше, чем у Пикассо.) Еще не зная, какую роковую роль сыграл этот небольшой, пятьдесят на семьдесят, портрет в жизни его покойного владельца, Георгий поставил его на стол и, отступив на пару шагов, издали стал рассматривать изображенную на портрете женщину.