— Вместе, конечно, вместе, — отозвался он и, глядя ей в лицо, вошел в медленный ритм, приспосабливаясь к ее движениям, пока их сердца не забились в унисон. Его глаза потемнели, дыхание стало тяжелым, лоб покрылся капельками пота.
— Ах! — хрипло воскликнула Шерон, не в силах оторваться от его глаз. Его пронзающие движения вызывали у нее сладчайшую агонию.
— Я не могу больше, — выговорил Алекс. — Ты готова, любимая?
— Да! — почти прорыдала она. — Пожалуйста! Ох, пожалуйста!
Он лег на нее всем телом, одной рукой сжимая ее плечо, другой — обхватив ее ягодицы и крепко прижимая их к себе, а она обвила его руками и ногами и закрыла глаза, погружаясь в те глубины своего тела, где они оба исступленно трудились, чтобы приблизить миг их полного слияния в одно существо.
И он пришел, этот неописуемый миг восторга, радостного познания, когда мир предстал перед ними во всей своей красоте, и они бросились с обрыва и, паря в воздухе, медленно погружались в бездну.
Несколько минут они лежали неподвижно, тесно обнявшись, прежде чем постепенно и одновременно расслабились, обмякли. И снова стало два человека, которые только-только отлюбили. Это были уже два человека, хотя их тела все еще не разъединились и ее ослабшие глубины ощущали его присутствие.
Шерон обнимала Алекса и держала на себе, боясь потревожить его сон. На миг у нее проскользнула мысль о безнадежности во всем этом, но она зажмурилась и глубоко вдохнула, стремясь вобрать в себя этот единственно существующий для нее сейчас запах мыла и пота от его плеча.
Пока еще был вечер. Впереди у них целая ночь. Они еще не сказали друг другу последнее «прости». У них для этого еще будет время.
Она спала. Ее голова покоилась у него на плече, ее теплое дыхание ласкало ему шею. Он чувствовал ее груди, прижатые к его груди, ее руки, обвившие его талию, ее живот и бедра у своих бедер. Он проснулся несколько минут назад и, чувствуя себя виноватым за то, что позволил себе уснуть, придавив ее весом своего тела, осторожно скатился с нее, но она тут же повернулась во сне, инстинктивно прижимаясь к нему, и они вновь оказались вместе, прильнув друг к другу, словно отныне только так и могли существовать, словно только такое положение тел могло послужить гарантией тому, что произошедшее было не сном, а явью.
Они стали едины. На какое-то невероятное мгновение — или вечность — он забыл, где кончается он и где начинается она. На один краткий и бесконечный миг они потерялись друг в друге, но не исчезли, а стали некоей третьей, единой сущностью, в которой не было ничего отдельного, а только общее — их общее «я».
Так лежали они, прижавшись друг к другу, не в силах вырваться из объятий сна.
В полудреме ему казалось, что он может спать так часами, рядом с ней, не шевельнувшись ни разу. Но вскоре он совсем проснулся. Да и как он может спать, когда в его объятиях такое сокровище? Он улыбнулся и потерся щекой о ее макушку.
Он чувствовал себя абсолютно счастливым. Он прислушался к собственным мыслям и ощущениям. Кому как не ему знать, что счастье — вещь эфемерная, неуловимая? Но сейчас он действительно чувствует себя счастливым, это бесспорно. Он держит счастье в своих объятиях. И так будет всегда. Он обнял ее крепче, и Шерон что-то пробормотала во сне. Конечно, он не настолько наивен, чтобы думать, будто сможет всегда ощущать его с той же силой и глубиной, но теперь он знает, что оно есть.
Его счастье заключено в ней. И сколько бы счастливых мгновений ни было отпущено ему в этой жизни, все они будут связаны только с ней — с Шерон.
А ведь он чуть было не позволил ей уехать. Даже сейчас, если рассуждать трезво, он не видит какого-либо убедительного повода, чтобы удержать ее. Но он не должен позволять себе таких мыслей. Не сейчас. Не теперь.
Он приподнял за подбородок ее лицо и нежным, легким поцелуем коснулся ее губ.
— М-м, — протянула она сквозь сон, непроизвольно подставляя губы для поцелуя.
Ах, какой он безжалостный! Ведь последние два дня совсем измотали ее. И их любовь, которой они так самозабвенно предавались всего два часа назад, должно быть, окончательно лишила ее сил.
Он осторожно повернул ее на спину, перекатываясь на нее, раздвинул ей коленом бедра и вошел в нее. Она была теплой, влажной и безвольной. Он замер в ней, смакуя ощущение, которое доставляло его плоти тело этой женщины. Шерон.
Она опять застонала, и он почувствовал, как раздвинулись под ним ее ноги, позволяя ему глубже проникнуть в нее.
Он понимал, что она еще спит. И это возбуждало его. Его возбуждало то, как она во сне откликается на его любовь. И его возбуждала ее пассивность, тем более что в этой пассивности были согласие и желание. Он мог не спрашивать разрешения.
— Расслабься, — прошептал он ей на ухо. — Просто лежи, я буду любить тебя.
Несколько минут он двигался в медленном ритме, только очень постепенно ускоряя темп. Он знал, что женщин мало возбуждает чисто механический секс в отличие от мужчин, для которых движение — сама жизнь. Он не спешил, он дал ей время и дал время себе. Время насладиться теплом и мягкостью ее женских глубин, их податливостью к нападкам его возбужденной плоти, время насладиться предательским восторгом обладания, господством над распростертым под ним женским телом. Но то было обладание и господство ради обоюдного восторга и наслаждения.
Он чувствовал, как внутри у нее постепенно и непроизвольно напрягаются мышцы в ответ на его ритмические толчки, как учащается ее дыхание, как нарастает жар ее желания. Он взял ее руки и отвел их назад, за голову. Их пальцы тесно переплелись, когда он ускорил ритм, побуждая ее снова взойти с ним на вершину блаженства. Она вздохнула и обмякла под ним в тот же момент, когда он излил в нее семя.
— Ах, — сказала она и открыла глаза, когда он устало лег рядом с ней, подложив ладонь ей под голову. — Мне снился дивный сон.
— Правда? — Он поцеловал ее в висок. — Расскажи мне.
— Мне снилось, что ты любил меня.
— Можешь не продолжать. — Он потерся носом о ее нос. — Мне снилось то же самое. Прости, что разбудил тебя, Шерон. Всему виной твоя возмутительная привычка спать обнаженной.
— Нет, ты сам виноват. Почему ты не носишь с собой кинжала? — с улыбкой откликнулась Шерон, а потом серьезно и испытующе посмотрела на него. — Александр, это правда, что ты сказал дедушке и остальным? Ты действительно хочешь провести перемены в Кембране? Ты не накажешь людей, не уедешь в Англию?
— Наверное, так было бы проще, — ответил он. — Но это стало бы наказанием и для меня.
— Значит, ты… любишь Уэльс? — спросила Шерон с удивлением в голосе.
— Я мало знаю Уэльс, — сказал он, — но я успел узнать Кембран и его людей, и я полюбил их. И особенно одну из его жительниц.
Она прижала кончики пальцев к его губам.
— Довольно, — сказала она. — Если ты имеешь в виду меня, то я скоро перестану быть жительницей Кембрана. Я уеду до Рождества. Или даже раньше. Я начну новую жизнь… Не надо! — Она плотнее прижала пальцы к его губам, почувствовав, что он хочет возразить. — И вообще, не будем сегодня говорить об этом. Мы будем дарить друг другу эту ночь, как если бы для нас не существовало завтра.