Ф.М. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Борис Акунин cтр.№ 42

— Наклонится он, чтоб ее отодвинуть, тут мы со спины и выскочим. Я за одну руку, вы за другую-с. Умеете локоть назад завертывать? Нет-с? Сейчас покажу.

Порфирий Петрович взял помощника за руку и необычайно скорым движением вывернул так, что Александр Григорьевич взвизгнул.

— Тише-с, — показал пристав на лужинские двери. — А впрочем, не столь важно. До Петра Петровича нам с вами дела нет.

Заняли позицию в темном чуланчике.

— Хорошо, что тут накурено-с, — донесся до Заметова спокойный голос надворного советника. — Можно папиросочкой себя побаловать. Не желаете-с?

Чиркнула спичка.

— Спасибо, не хочется.

Александр Григорьевич чем дальше, тем больше волновался. И в горле пересохло — не до табаку. Как это только приставу удается сохранять невозмутимость, подумал он.

Время во мраке тянулось медленно, и вскоре Александр Григорьевич почувствовал, что обязательно нужно заговорить — иначе будет слышно, как у него постукивают зубы.

— Порфирий Петрович, — тихонько сказал он, — вот, помню, в гимназии тоже сидишь этак перед экзаменом по какой-нибудь геометрии, и до того волнуешься — прямо сердце из груди вон. Кажется, что ежели срежешься — всё, жизни конец.

Из-за соседнего шкапа послышалось:

— И я волнуюсь. Ладошки все мокрые-с. Ужасно волнуюсь.

— Вы?! — поразился Заметов.

— А как же-с. Очередная сессия, и пресерьезная. Александр Григорьевич высунулся из укрытия, но в темноте ничего, конечно, не увидел.

— Вы про какую это сессию?

— Про экзаменационную. Аллегория очень избитая-с, но оттого не менее справедливая, про экзаменование человеков жизнью. Что наше земное бытие? — Порфирий Петрович выдул табачный дым. — Учеба-с. И как во всякой школе, идет она обычно ни шатко ни валко — пока очередная сессия не подошла. И тут уж держись. Коли плохо уроки усвоил, беда. Непременно срежешься.

— И… что тогда?

— Плохо-с. Отличие от гимназии в том, что могут не только на второй год оставить, но и классом понизить. Был, скажем, во втором-с, а сползешь в первый. Потом в приготовишки разжалуют. И так далее, вплоть до полного нравственного младенчества и даже ниже-с, до животного состояния. Много таких, срезавшихся, средь нас ходит. Иногда кажется, что большинство-с. Но только думается мне, что совсем пропащих среди людей не бывает. Иной человек, в наипоследние инфузории разжалованный, вдруг ни с того ни с сего так экзамен сдаст, что сразу в профессоры взлетает. Потому человек — истинное чудо-с Божье.

— Не понимаю я, — пожаловался Заметов, слушавший туманные рассуждения надворного советника с напряженным вниманием.

— Я и сам, признаться, не очень постигаю-с, а только это факт известный. Мы все пребываем в такой гимназии, где до самого выпуска ни в чем быть уверенным нельзя. Сказано: первые станут последними, а последние первыми. И так до самого выпуска, да-с.

— А что это — выпуск? — захотелось узнать Александру Григорьевичу.

— Ну как же-с, выпускной экзамен, без которого и диплома не дадут.

Про «диплом» письмоводитель спросить уже не успел.

— Тсс! — прошипел вдруг Порфирий Петрович.

И стало слышно, как скрипит дверь — но не дальняя, которая с лестницы, а от другой стороны, и близко.

Это Лужин высунулся, догадался Заметов. Хочет понять, отчего в квартире тихо — ни криков, ни шума, ни звона стаканов. А что если раньше времени уйдет? Тогда плохо! Может с Раскольниковым на лестнице встретиться или во дворе!

О том же, видимо, подумал и пристав.

— Тихо! — шикнул Порфирий Петрович, причем довольно громко. — Кажись, открывает!

Да еще шкапом скрипнул, явственно.

— Ага, затаились! — раздался звучный мужской голос. — Подстерегаете? Как бы не так! Я знал! Не на того напали!

И дверь снова захлопнулась, скрежетнул ключ.

— Теперь до утра не осмелится, — хмыкнул надворный советник. — Пускай его. Целее будет-с.

Сколько-то сидели молча, потом письмоводитель вернулся к разговору:

— Так про какой это выпускной экзамен вы толковали?

— Тс-с-с! — шепнул Порфирий Петрович, и теперь уж совсем не громко, а одним дуновением. — Вот и он-с!

А Заметов и сам услышал. Мудрено было б не услышать: в дальнем конце стукнула дверь, и раздались быстрые шаги, да не крадущиеся, а громкие, уверенные, будто хозяйские. Они приближались и делались чаще, как если бы вошедший брал разбег.

Сердце у Александра Григорьевича затрепетало, все посторонние мысли разом вылетели из головы, а рука ухватилась за шершавую рукоять казенного пистолета.

Через чулан, в каких-нибудь трех шагах от письмоводителя, прошуршала тень. «Пора!» — приказал себе Заметов и выскочил из укрытия. Порфирий Петрович сделал то же на полмига ранее.

На середине прохода оба чуть не столкнулись плечами и одновременно увидели пугающую, почти невероятную картину. Раскольников, чей подкрасненный свечным огоньком силуэт они могли видеть со спины, не останавливаясь и не замедляя своего движения, одной рукою подхватил с пола дубовую скамью, которую давеча они не без труда переместили вдвоем, поднял в воздух и со всего размаху обрушил на лужинскую дверь. Та не выдержала сокрушительного удара, треснула пополам. «Это у него от неистовства силы удесятерились, у сумасшедших бывает», мелькнуло в голове у Александра Григорьевича, а осатаневший студент влепил по створкам ногой, и те окончательно пали с петель. Из комнат хлынул свет, показавшийся Заметову невыносимо ярким. Он на мгновение зажмурился, а когда открыл глаза, в дверном проеме никого уже не было.

Весь штурм вряд ли занял долее двух секунд. Не то что малоопытный письмоводитель, но и сам Порфирий Петрович, что называется, ахнуть не успел. А изнутри донесся шум, вскрик и еще какой-то крайне неприятный треск, от которого Александру Григорьевичу захотелось заткнуть уши.

Опомнившись, надворный советник кинулся вперед с криком: «Не сметь!». Заметов следом, и тоже что-то кричал, но сам плохо понимал, что именно.

Первое, что увидел Александр Григорьевич, перевалив через порог довольно большой и чистой комнаты — сидящего у стола человека с бакенбардами. Он был весь как-то откинут на спинку, рот разинут, а глаза выпучены и противуестественным образом обращены кверху, словно человек пытался разглядеть что-то на собственном лбу.