Ф.М. Том 1 - читать онлайн книгу. Автор: Борис Акунин cтр.№ 58

Получил Ваше письмо и, признаться, остался весьма им недоволен. Денег хотите, а писать, о чем прошу, не желаете. Нехорошо. У меня, знаете ли, кредитные билеты на деревах не растут. Говорил Вам в Петербурге и повторю ныне безо всяких экивоков. Мне идея повести про пьяненьких и убогеньких, коею Вы пытаетесь меня завлечь, нимало не привлекательна. Я Вам семь тысяч не за то посулил, а за уголовный роман в духе Габорио или Эдгара По. Вот чего жаждет публика, а не униженных с оскорбленными. Ах, батюшка Федор Михайлович, описали бы Вы преступление страшное, таинственное, с кровопролитием, да чтоб не одно убийство, а несколько, это уж непременно. С Вашим-то талантом! Чтоб у читателей, а пуще того у читательниц мороз по коже!

Вы жалуетесь, что Вам трудно и скучно выдумывать уголовные сюжеты. И не нужно выдумывать! Жизнь — наилучший сюжетодатель. Не далее как давеча, в «Московских губернских ведомостях» прочитал отчет о судебном процессе одного тамошнего приказчика, купеческого сына Герасима Чистова, Сей молодой человек 27 лет, раскольник по вероисповеданию, в январе сего года предумышленно умертвил двух старух, кухарку и прачку, с целью ограбления их хозяйки, мещанки Дубровиной. Преступление свершилось между 7 и 9 часами вечера. Убитые были найдены сыном Дубровиной, в разных комнатах, в лужах крови. Повсюду валялись вещи, вынутые из окованного железом сундука Злоумышленник похитил деньги, серебряные и золотые предметы. Старухи умерщвлены порознь, в разных комнатах и без сопротивления с их стороны. На каждой множество ран, нанесенных, по-видимому, топором. Кстати говоря, именно топор, чрезвычайно острый и насаженный на короткую ручку, служит главной уликой против обвиняемого приказчика.

Чем Вам не канва уголовного романа? Только мой совет: Вы лучше не приказчика душегубом сделайте, а человека образованного, из общества. К примеру, студента, потому что сами знаете, какие теперь студенты пошли. Впрочем, на студенте я нисколько не настаиваю, это уж целиком на Ваше усмотрение, опять же прогрессивная публика может намек против современной молодежи усмотреть и обидеться, а к чему же нам с Вами прогрессивную публику обижать, когда она больше всего книжки покупает? Так что с преступником сами решайте, лишь бы только он до самого конца читателю неизвестен оставался. Запомните — это наиглавнейший закон в уголовном романе. Да, и еще озаботьтесь, чтобы в центре повествования оказался не преступник, а расследователь, поборник закона, этакий красивый, романтичный брюнет с голубыми глазами, каких читательницы любят. Но только дилетанта вроде поэвского Дюпена за образец не берите. У нас, слава Богу, не Франция и не Америка, злодейства расследуются не частными лицами, а служителями закона. Да и цензоры не одобрят. Пускай Ваш герой будет человек основательный. Скажем, следственный пристав или квартальный надзиратель. Оно, конечно, звучит неромантично, но ежели у Вас не получится совместить романтичность с государственной службой, то Бог с ней, с романтичностью, лишь бы герой был человек облеченный, твердого общественного положения.

А пуще всего умоляю Вас избегать всегдашней Вашей тяжеловесности. Полегче пишите, повеселее, и фразы этакие Ваши, на целый абзац, не закатывайте. Публика не за то деньги платит, чтоб ей настроение портили и голову отягощали. Страданий и «несчастненьких» помене. Я Вам, драгоценный Федор Михайлович, семь тысяч не за страдательное чтение сулю. Подумайте только, семь тысяч! Столько Вам ни Корш, ни тем более Краевский не заплатят.

Сочувствуя затруднительному Вашему положению, высылаю с сим 175 талеров, однако же отнюдь не в долг, ибо деньгами никого и никогда не ссужаю из принципиальных соображений, а в качестве аванса за новую повесть. Ежели писать отказываетесь — прошу вернуть деньги с той же почтою. А коли примете — извольте расписаться в прилагаемой расписочке и отослать ее мне.

Покорный слуга Ваш

Федор Стелловский

 

Читая письмо, Николас, с одной стороны, негодовал на прохиндея-издателя, который смеет поучать самого Достоевского, как и что ему писать.

А с другой стороны, испытывал радостное волнение. Это было уже не косвенное подтверждение подлинности манускрипта, а самое что ни на есть прямое. Был, был заказ на детективную повесть — и именно такую, какая попала в руки к Морозову! Это не реконструкция и не умозаключения эксперта, а железный факт.

Фандорин сунул распечатку обратно в файл, перелистнул. Следующая пластиковая страничка была пуста — наверное, прилипла к верхней, а секретарь, готовивший для Сивухи материалы, этого не заметил. Неважно.

Зато в третьем файле имелось еще одно доказательство: собственноручная расписка Достоевского в том, что он получил от г-на Ф.Т. Стелловского задаток за новую повесть в сумме 175 талеров. Ах, хитрец Стелловский! «Ежели писать отказываетесь — прошу вернуть деньги с той же почтою». Будто не знал, что Федор Михайлович в его ситуации ни за что не сможет отказаться от денег. Задешево посадил на крючок автора, ничего не скажешь.

Последним документом в папке было письмо Достоевского. Небольшой листок смят и даже надорван, будто его нарочно комкали. На полях — снова красный карандаш Стелловского, да и в тексте некоторые строчки подчеркнуты. В отдельный файл вложен надписанный конверт с адресом («Г-ну Ф. Т. Стелловскому, Садовая улица, дом Шпигеля супротив Юсупова сада») и штампом санкт-петербургской городской почты (31 октября 1865 г.).

Чтобы лишний раз не трепать и без того ветхую реликвию, Николас оригинал письма доставать не стал, вынул приложенную распечатку.

 

Милостивый государь Федор Тимофеевич!

Не велите казнить, велите слово молвить. Не дам я Вам обещанной уголовной повести, ибо ее больше нет, да и Бог с нею совсем. Я честно, хоть и проклиная все на свете, писал ее в Висбадене, в тягчайшие дни моей жизни, иной раз без свечей, пользуясь единственно слабым отсветом уличного фонаря. Дописывал и здесь, в Петербурге. Сочинение уже почти было докончено, оставалось не более странички, [5] но тут вышла оказия, при нынешних моих обстоятельствах, увы, слишком ожиданная. Явился квартальный по иску треклятого стряпчего Бочарова, коего под именем Чебарова я с большим наслаждением предал в своей повести лютейшей смерти. С полицейским был и судебный исполнитель, долженствовавший описать мое движимое и недвижимое имущество. Ни первым, тем паче вторым не обладаю, да и вся обстановка хозяйская, посему за неимением лучшего судейский забрал бумаги, что лежали у меня на столе, безо всякого разбора. В том числе унесли в квартал и повесть Вашу. Я, конечно, бранился и протестовал, но в глубине души рад.