Книга Бекерсона - читать онлайн книгу. Автор: Герхард Келлинг cтр.№ 6

Он сочинил этот текст, передал заказ по телефону и уже в следующую субботу обнаружил его, как то самое первое объявление, в своей газете под рубрикой «контакты». Разумеется, эта его попытка исправить прежнюю оплошность в обход принципа «что сделано, то сделано», как теперь ему стало ясно, оказалась еще одной серьезной ошибкой. Неуместной и достойной критики, несмотря на известную долю иронии, была не только подпись «кандидат», но прежде всего сам факт появления его объявления, которое не могло не вызвать совершенно противоположную реакцию… Поэтому он целыми днями буквально каждую минуту размышлял о том проклятом объявлении и о связанных с ним планах. Еще в ноябре из-за молчания его визави он порывался опубликовать свой ответ на том же месте в газете, где в октябре поместил свое первое объявление. Однако на протяжении нескольких недель к нему так и не поступило никакой информации от каких-либо швейцарских или нешвейцарских заказчиков.

Какая-либо зримая реакция его анонимного адресата отсутствовала, так что по прошествии нескольких полных ожидания беспокойных дней он вернулся к своей непосредственной деятельности. Это была прежде всего статья о паразитах, причем теперь, когда поджимало время, он уже не мог заняться чем-либо еще — редакция поручила ему сделать выборку и скомбинировать материал из двух книг с целью написания двух статей: «Ctenocephalides felis» («Кошачьи блохи») и достаточно спекулятивный источник под заголовком «Паразитируя по жизни» с обязательным эпиграфом из классика, например, Гейне: «Да, самое ужасное на свете», а также некоторыми раскованными сентенциями и отдающими безвкусицей изречениями, типа «женщина, побоявшаяся срыгнуть червя», а также с целым рядом рассчитанных на внешний эффект подписей под рисунками: «Клещи тебя подстерегают — комар обыкновенный наступает». Из всего этого варили неприхотливое чтиво, которое газеты активно предлагали в еженедельных приложениях своему в общем-то равнодушному читателю.

Все было как всегда, и после того как редакция озадачила его насчет этой темы, он запасся одним из наиболее известных учебников, в котором были собраны сведения по данной проблеме. Пролистав его, он попросил редакцию дать ему самые последние тематические новинки, которые всегда помогают сориентироваться при написании подобных статей. Он согласился, что его журналистский подход по большей части представляет собой некое псевдоремесло или второразрядное занятие и поэтому отдает паразитизмом, поскольку для него честный журналист, пишущий рецензии на так называемые научно-популярные книги и умеющий это делать, не то же самое, что его коллега, который делает вид, будто сам разрабатывает какую-то тему, в действительности же заимствует чужой труд для использования в собственных текстах. При этом он даже шел на искажение и незаметную подделку этих текстов, в том числе в целях маскировки, чтобы де-юре — это уже вопрос техники — с помощью нескольких подлинных цитат и соответствующих именных обозначений отвести от себя подозрение в плагиате: «Как считает зоолог Мейнолд Фритц из Эрлангена…», или «для профессора молекулярной биологии из Геттингена Карла Ф. Грисхаммера наше тело…», или «„enfant terrible“ [1] в этой области научных знаний, профессор Гарвардского университета и эксперт в области паразитологии Ги Брэндлей, однако, утверждает…» — причем настолько убедительно, что настоящий автор хоть и упоминается, но видимость его заслуги сохраняется. Об этом он всегда хотел написать свою последнюю статью, чтобы тем самым свести счеты со всей деградировавшей прессой, а последнюю потому, что после нее уже наверняка никто не пожелает читать следующую.

Затем в один прекрасный день, когда он уже уверовал в то, что наконец-то смог сбросить с себя тягостные узы, избавиться от своеобразной угрозы для своего внутреннего равновесия, исходившей от темной истории с объявлением, откинул ее от себя… к нему пришла новая весть — опять-таки письменный, несомненно подлинный знак от них. Это было недвусмысленное послание в виде скромной, в общем-то нейтральной почтовой открытки даже без подписи, которая, согласно штемпелю, на сей раз была отправлена из Франкфурта. Пораженный и встревоженный, он уловил лапидарность этой весточки: выбор пал на него, Вальтера Левинсона, но в какой связи? Как было эвфимистически сказано, он оказался избранным. Убежденность (под воздействием чего?) предопределила этот выбор (каким образом?), что он именно тот человек, который нужен. Но для чего? В общем, было желание попробовать с его участием. И этот выбор окончательный. Этот последний поворот настиг его, Левинсона, в тот момент, когда, вернувшись домой, еще в куртке и с сумкой для покупок, со связкой ключей в руке, он стоял в своей узкой прихожей, прямо-таки физически. Эта весть поразила его внезапно, как выстрел, удар или толчок, и уверенность, что из этой истории нет выхода, что она уже не отпустит от себя никогда.

Это послание он получил однажды по почте без явной ссылки на отправленное им в газету объявление, поэтому сначала его даже обуревало сомнение, является ли данное послание по сути долгожданным ответом на его встречное объявление, которое вообще, может быть, и не дошло до адресата, но которое впоследствии и после неоднократной проверки он воспринял как однозначный ответный выпад против текста его ответного объявления, хотя визави даже не намекал на текст последнего. Постоянно делался упор на практический аспект. Ни наличие текста, ни его высказывание об отказе от объявления не были приняты к сведению. Дело преподносилось так, словно он никогда и ни от чего не отказывался. Хотя его вновь и вновь поражали резкость, категоричность и бескомпромиссность таких действий, что производило на него однозначное впечатление: он имел дело с противником, к которому до сих пор относился недостаточно серьезно, да и вообще его недооценивал.

На почтовой открытке на этот раз не был указан отправитель, отсутствовала и подпись, однако не было и сомнения в том, что данное почтовое отправление именно от них, как он повторял только про себя — от нее или от противной стороны, или от «противных сторон». Возможно, там присутствовал лишь кто-то мужского пола, что следовало из текста, намекавшего на упомянутое выше. К сожалению, он уже не располагал первоначальными документами. Анализ текста фактически доказывал, что они с большой долей вероятности приняли к сведению его ответное объявление. Так, в тексте присутствовало замечание, что некто был недостижим больше в Швейцарии (!), впрочем, для него в данное время вообще нигде, что в общем-то не имело особого значения, поскольку, как вскоре ему станет ясно, его мнение мало кого волновало. Именно они (множ. число) создавали видимость происходящего (ибо мы имитируем действо), ему же оставалось лишь полагаться на нас. Но упование стало последним, на что он еще оказался способным (и вообще тогда) в этой истории. Он же, наоборот, в приступе гневного возмущения, но выдавая желаемое за действительное, разорвал вдоль и поперек, а потом сжег эту жестокую открытку и первое послание, так называемое граубюнденское письмо; затем поджег спичкой документы, а все, что осталось от бумаг, спустил в унитаз. Этим избавительным актом он, как ему казалось, раз и навсегда окончательно порвал все узы, связывавшие его с этой аферой. Однако попытка разрыва, как вскоре выяснилось, стала всего лишь проявлением его полнейшей беспомощности. Противная сторона скорее всего даже не узнала о его самопроизвольном и, как ему тогда казалось, окончательном выходе из игры.