Книга Бекерсона - читать онлайн книгу. Автор: Герхард Келлинг cтр.№ 16

Вначале он заметил обоих лишь издали, на противоположной стороне улицы, а уже потом (с редким украшением в виде гравюры на груди) вблизи благодаря распространенным фотографиям узнал в нем Кремера или похожего на него человека — если не со стопроцентной уверенностью, то уж наверняка со значительной долей вероятности. Весь сюрприз заключался в том, что он лицезрел, как мимо складских помещений зримо продефилировала значительная персона — настоящий властелин и полководец современной литературы, о ком неизменно говорили лишь то, он был, и вот теперь он явился собственной персоной, в то время как он, Левинсон, при столь неожиданной встрече пораженный веселым настроением обоих (которым вообще было наплевать и на него, и на кого-либо еще) и чересчур сосредоточенный, чтобы переварить суть этой встречи и осознать, что она не была случайной. Назвать данную встречу чистой случайностью означало бы погрешить против истины. Поэтому он повернул обратно и, охваченный неожиданно нахлынувшим любопытством, последовал за обоими на некотором расстоянии. Какое-то время он шагал за ними безотчетно и бесцельно, пока они по небесной лестнице (то есть по одному из выступов, которые вытянулись от берега Эльбы до названного в честь той же реки шоссе) шли в сторону от берега, и на косогоре его преследование этой парочки закончилось. Он еще долго бесцельно бродил в тот предобеденный час по Алтоне, а затем, взволнованный, все острее ощущал, что этой встрече суждено повлиять и на него, и на его жизнь.

Вечером он набросал на листке бумаги свои впечатления об этой первой односторонней встрече — мысли, ставшие основой многих последующих записей. Тогда он стал фиксировать свои взгляды о жизни и творчестве Кремера, но прежде всего о его книгах. Это были скромные попытки рассмотрения на вульгарно-психологической основе причин успехов Кремера в жизни и творчестве, а уже потом его характеристики как личности. При этом, как он констатировал, речь не шла о чем-либо чрезвычайном — это были всего-навсего эскизные наброски, лишь отдаленно напоминавшие дневники, какие-то ни к чему не обязывавшие размышления, адресованные по привычке вначале ему самому, а затем уже им, заказчикам. Первоначально ему хотелось изложить лишь кое-какие мысли (при всем их несовершенстве) о собственной персоне, об индивидуальном взгляде на сочинительство. Вот только Кремер при этом являлся главным препятствием для его мышления, своего рода кристаллизацией. Он собирал эти записи (касательно Кремера) в папку — журнал регистрации (как он в шутку называл его про себя), причем эта папка постоянно находилась у него под рукой на письменном столе. Не в последнюю очередь по этой причине он глубже и глубже сознавал все исключающий и подавляющий характер существования человека по имени Кремер (между тем каждое истинно воспринятое существование в конечном итоге отличается своим исключительным давлением). Фактор существования буквально прижимал его к полу, что впоследствии столкнуло его с другим видом несвободы: все, что когда-то волновало и возбуждало его, сначала, по-видимому, пропускалось через фильтр Кремера, принимая в конце концов форму некой духовной зависимости, с которой он, к сожалению, порой сталкивался в своей жизни… Итак, он складывал свои заметки в папку, которую называл журналом регистрации. Поначалу он делал это стихийно и бессистемно, но затем, убедившись, что они регулярно просматривали записи, стал действовать планомерно и целеустремленно.

Прогуливаясь впоследствии по набережной Эльбы, он еще не раз направлял свои стопы туда, где впервые увидел Кремера, но больше ни разу его там не встретил. Однако, раздобыв с помощью одного знакомого редактора адрес Кремера, он стал постепенно и почти методично обходить улицы прилегающего к Эльбе квартала Хальбмондсвег и Барон-Фогтштрассе. Он осторожно и неторопливо приближался к улице, где проживал Кремер, к его дому под номером 12. Между тем он так и не встретился с самим Кремером и уже почти поверил в то, что в двенадцатом доме без указателя с названием улицы располагается просто кабинет или же это всего-навсего условный адрес, пока наконец не разузнал, что Кремер отличался застенчивым нравом. Предпочитая уединение, писатель жил и работал именно по этому адресу, в вилле, предоставленной ему одним состоятельным покровителем (его издателем).

Тогда он, Левинсон, вдруг заметил, что почти каждый из числа его прежних знакомых и друзей, с которыми он еще встречался на Иземаркт, в библиотеке или на Бельансштрассе, — каждый, едва он, Левинсон, как случилось совсем недавно, заводил речь о Кремере, считал необходимым выказаться на данную тему (насчет Кремера), причем большинство проявляли значительно большую осведомленность, чем он сам. Так, всем в общем и целом было известно (ему готовы были поведать это под большим секретом) не только то, где и как живет Кремер, с какой женщиной связан или обходится без них; откровенно судачили о его болезнях, о том, каким ресторанам он отдает предпочтение, в какие более теплые края уезжал, чтобы никто не мешал писать. Забавно, что все это перемалывали как нечто сугубо конфиденциальное, не предназначенное для всех и для каждого. Он человек, обычно живший в отрыве от действительности, с удивлением почувствовал, что именно на Кремера современники обращают огромное внимание, подсматривают и подглядывают за ним. Имя этого писателя еще в большей степени было у всех на устах, чем он, Левинсон, предполагал. Казалось, раскручивалось тайное соревнование на знание интимных сторон жизни этого человека: мол, «кто-то недавно был свидетелем этого» или «сейчас он в таком и таком-то состоянии и только что сказал то-то и то-то, высказался в таком духе по тому или иному вопросу, проявил мелочность, великодушие, отнесся отрицательно, равнодушно…» — все приобретало огромное персональное значение, определявшее все и вся. При этом кое-кто наслаждался ролью знатока, стремясь повсюду продемонстрировать, что располагает самыми глубокими и надежными сведениями о писателе. Одновременно все старались доказать свою невинность, никто не отличался тактичностью, каждый старался убедить, что ему неприятно распространяться об интимных сторонах жизни известного человека, даже противно сообщать о сугубо личном, не предназначенном для чужих ушей.

Между тем больше нельзя было отрицать, что они, противоположная сторона, получили доступ к его квартире. Не позже чем с середины декабря, а вероятно, уже в ноябре они завладели ключом от входной двери, причем он до сих пор не понимал, как это могло произойти. Первым свидетельством и неопровержимым доказательством их тайного проникновения в его жилье стал экземпляр «Горной книги», который он обнаружил после поездки в Ганновер на своем рабочем столе вместе с чеком. Впоследствии он задавал самому себе вопрос — а может, так получилось, что он по ошибке, так сказать, неумышленно сам купил эту книгу и оставил ее на столе? С другой стороны, он был готов поклясться, что никогда ранее не держал в руках эту книгу, никогда не покупал ее и не оставлял у себя на столе. Короче говоря, такой его промах представлялся невообразимым. Первая подозрительная примета в этой истории с ключом была связана с тем, что во время одной из своих ночных прогулок он не запер дверь от квартиры на замок, а просто закрыл на защелку, а он ведь привык к тому, чтобы поворачивать ключ в замке. Он сразу представил себе, как посторонний возился с дверью, пытаясь ее открыть, и с данного момента уже точно контролировал процесс запирания, отныне дважды поворачивая ключ в замке. Для получения доказательств ему действительно потребовалось не много времени. Впрочем, противоположная сторона не допустила здесь никакой ошибки — таким оригинальным способом она направила ему послание: смотри, мы здесь побывали, побывали и постоянно здесь присутствуем… — впрочем, именно в такой день он обнаружил на кухонном столе забытую записку вместе с номером телефона книжного магазина. Сомнений уже не осталось.