Мужской день - читать онлайн книгу. Автор: Борис Минаев cтр.№ 105

– Как же ты его взял? – подозрительно спросил я. – Он же тяжелый?

– Что? – не понял Колупаев. – Да нет, не очень тяжелый. Так себе, средней тяжести. Ну, короче, взял я его и перепрятал! И сейчас он в надежном месте! Ты понял?

– Я понял, – тихо сказал я. – А когда ты мне его покажешь?

– Когда покажу? – задумался Колупаев. – Вероятно, завтра или послезавтра. Но это не точно! Все нужно продумать и организовать как следует.

– А еще кому-нибудь ты скажешь? – осторожно спросил я.

– Ты что! Только тебе, Лева! Только тебе! Мы же с тобой братья! Отцы-основатели! Ёксель-моксель.

Глазами, полными настоящих слез благодарности, я смотрел на своего друга и спасителя.

Да, дорогие читатели, Колупаев спас меня в тот морозный весенний денек, освободил от огромной тяжести, незаметно и подло накопившейся в моей душе.

* * *

Мы медленно прошлись мимо нашего дома со стороны Трехгорного вала.

Я как бы украдкой оглянулся вокруг.

Как всегда бывает во влажном морозном воздухе, от мостовой шел пар. Пар шел и от людей, забиравшихся в троллейбус номер 18, чтобы ехать к Белорусскому вокзалу. Обледеневший трамвай почти бесшумно скользил вниз по Шмитовскому проезду.

Небо было серо-голубое, и от этого голубого цвета окончательное спокойствие пролилось на мою душу.

Это был мой город. Покидать все это было нестерпимо страшно.

Но если... склад оружия все-таки есть, я сделаю это. Обязательно.

Мне стало легко, и я пошел домой.

Ночью, уже проваливаясь в сон, я вдруг резко открыл глаза и резко сел на подушку с колотящимся сердцем.

А если Колупаев все-таки что-то нашел, хотя бы один автомат или пистолет?

Ведь такие случаи бывали.

* * *

Теперь я уже окончательно запутался.

То мне безумно хотелось найти этот склад оружия, оторвать старые доски, пальцами пошелестеть старой промасленной бумагой, замирая от ужаса и восторга прикоснуться к тяжелому оружейному металлу, взвести курок...

Как взвести, куда взвести – я не знал, но это было и неважно. Все получится само, все покатится быстро и куда-то туда, где сплошная тревожная неизвестность и великие сияющие дни.

То я страшно боялся этого момента, когда Колупаев приведет меня к складу оружия. Боялся самой этой минуты. Боялся разочарования и боялся того, что вместо ожидаемого «гробика» там окажется пустота.

То я спрашивал себя, – а что я буду делать, если все окажется правдой? Что я скажу Колупаеву про хлеб и колбасу, про Киевский вокзал, про матроса и про вьетнамцев? Поверит ли он мне?

Поочередно меня терзали страхи и надежды, и я, как уже сказано было выше, перестал что-либо понимать в их бесконечном мельтешении. И только ждал назначенного дня с дрожью, переходящей в судороги.

Один раз Колупаев заставил меня целых два часа ждать на морозе. Мама долго не хотела выпускать меня, выглядывала в окно и говорила твердо:

– Никого там нет! Не вышел твой друг! Мороза испугался!

На что я продолжал упорно, со слезами твердить:

– Мама, мы договорились! Так нельзя!

Наконец она плюнула, нахлобучила шапку и вытолкнула

меня вон, на улицу, где я зря простоял два часа на углу дома, высматривая в темноте широкий шаг Колупаева.

Но на следующий день, увидев мой обозленный вид, он вдруг сказал, оглядываясь и понизив голос до тревожного шепота:

– Все, Лева! Дождался! Сегодня идем! Стемнеет, и сразу выходи...

* * *

На этот раз я ждал Колупаева недолго – минут десять, пятнадцать. Может быть, двадцать.

Мы молча заспешили куда-то вниз, по Большевистской улице, мимо старых выселенных домиков, мимо Гидрометцентра с голубыми елочками, мимо церкви с высокой колокольней, как вдруг, почти уже в темноте, не освещенной даже фонарями, Колупаев резко свернул в какой-то двор.

– Где-то здесь, Лева, – тревожно сказал он. – Вот забор, вот ящик пустой, тут это... мужики обычно сидят, выпивают, тут крест должен быть на подъезде.

На железной ржавой двери и впрямь был нарисован какой-то крестик, мелом.

– Теперь туда! – показал Колупаев, и мы неожиданно вышли сквозь какой-то забор на обрыв к Москва-реке и к Рочдельской улице, которая как всегда неожиданно возникала в этих переулках где-то там, внизу.

– Тут где-то! Вроде! – неуверенно сказал Колупаев и оглянулся.

Колупаев садился на корточки, распихивал руками снежные комья и ругался.

– Ну где же он? – орал Колупаев в темноте, освещенной странным светом с неба и с реки. – Ну должен быть здесь!

– Должен быть? Или не должен быть? – тряс я его за плечи.

– Должен! Должен! – отталкивал меня Колупаев и вновь продолжал искать.

Потом он еще немного побегал и попрыгал вокруг меня, остановившегося в скорбном недоумении над обрывом, и сказал:

– Знаешь чего, Лева! Я понял. Двор-то был не тот!

– А крестик? – уныло спросил я.

– Вот то-то и оно! – загадочно пробубнил Колупаев. – А крестик-то, действительно, откуда взялся? Я вот тоже думаю...

Мы пошли назад сквозь забор, повернувшись задом к Москва-реке.

Где-то там гудели машины, сияли сталинские башни на Кутузовском проспекте, важно расхаживали милиционеры по мосту возле гостиницы «Украина», стуча валенками.

А мы, спотыкаясь о всякие палки и железки, шли назад.

– Так! – сказал Колупаев. – Начинаем все сначала! Если ящик не тот, значит, и двор не тот.

Мимо нас протрусила собака, подозрительно оглянувшись.

Над каким-то далеким подъездом грустно горела одинокая лампочка.

– Туда! – заорал Колупаев, весело подпрыгивая на ходу.

Я плелся за ним, хмурый и несчастный.

– Точно! Вот ящик! – заорал Колупаев, увидев под забором какую-то сломанную коробку из-под посылки.

Я подошел к ней и пнул ногой. Она перевернулась фанерным истерзанным боком, и я прочитал надпись, сделанную когда-то несмываемым химическим карандашом:

«Одесса, улица Ленина, дом 18, квартира 40. Яхимовичу Шурику».

– Колупаев! – сказал я. – Я тебя умоляю. Прекрати это издевательство. Признайся, что никакого склада нет. Я больше не могу.

– Ты чего, Лева? – неприятно удивился Колупаев. – Ты чего, обалдел? Мы только начали! Ведь пойми, днем его искать нельзя! Все же нас увидят! А ночью другое дело. Рассуди головой. Это не так просто.

– Я больше не могу, – просил я. – Пожалуйста, скажи, что это неправда.