Космогон - читать онлайн книгу. Автор: Борис Георгиев cтр.№ 66

– Ты думаешь о деньгах, женщина? – с тоскою спросил Иешуа. – Ничего я с тебя не возьму. Скажи лучше, за что ты меня ненавидишь?

– Святой! – умилилась Мория, но на вопрос не ответила, мысли её зашмыгали, как мыши в тёмном закроме: «Откуда он?.. Разве сказала я?.. Собачий сын… Как-то узнал… Колдун!.. Почему ненавижу?.. Чего хорошего ждать от назарянина?»

Иешуа отшатнулся, как от удара. Не сказавши больше ни слова и не дожидаясь, пока излеченный встанет, пошёл прочь из проклятого дома у Козьего Выгона.

– Подожди! – кричал позади Илан бен Барухия.

Нагнал, пошёл рядом, ловил взгляд. Говорил:

– Она тебя назвала Спасителем. Слышал? Это знамение.

Иешуа и без того было тоскливо, но когда услышал о знамении, чуть шакалом не взвыл. Надо было что-то ответить глупому учителю.

– Не было знамения. Меня зовут Богспасёт, вот она и назвала спасителем.

– Как ты излечил одержимого? – спрашивал на ходу бен Барухия. – Я не успел заметить. Ты просто возложил руку…

«Сам ты одержимый. И все вы», – подумал Иешуа, но вслух сказал:

– Хотелось бы мне понять, как я это сделал. Илан, ты проводишь меня в Александрию? Мне нужно поговорить с твоими учителями.

– Да, равви, – смиренно ответил бен Барухия.

Они свернули на кривую храмовую улочку. Солнце склонилось к западу, лучи его более не проникали в рукотворное ущелье, мощённый камнем проулок затопила тень.

– Когда отправимся? – спросил Илан.

«Как быстро он обратился из учителя в ученика, – изумился сын плотника. – Почему?»

«Поверил в силу твою», – пришёл ответ избранному, и вместе с ответом явилось знание – так должно быть. Это правильно. Объяснять сыну плотника, почему правильно, не стал избранный. Не смог подобрать понятные слова.

Чистильщику пришлось отказаться от намерения – в совершенстве овладеть языком людей. Следуя за носителем, он побывал в Египте и Сирии, Вернулся в Гамлу, обойдя Галилейское море, но не потому отчаялся, что узнал – языков человеческих много. Это полбеды. В том беда, что люди, живущие рядом, с рождения никакими иными языками, кроме местного наречия, не владея, слова произносили одинаковые, но думали при этом разное.

– Чудодей! – скажет один из них об Иешуа, а думает о том, как ловко заезжий шарлатан отвёл глаза целому поселению.

– Чудодей! – другой скажет, а мысли не о чуде, а о том, как бы нажиться на фокусах.

– Чудодей! – кричит третий, а сам в карман соседу запустит руку, пока тот глаза таращит и ушами хлопает.

Найди попробуй с ними общий язык, если друг друга не понимают – как дальние, так и ближние. Куда бы ни приходил избранный, толпы за ним таскались с криками «Верую!». Он им о любви, они же друг друга локтями отпихивали, чтоб протолкаться поближе к равви и тем показать ему, что любят сильнее прочих. Он им о силе Творца, они же по-ростовщичьи скаредно высчитывали, какую долю силы смогут употребить на укрепление собственного влияния. Он им о спасении души, а они втихомолку светло радовались, что сосед душу свою не спасёт, потому как плут и прелюбодей.

Но это дальние, с ближними хуже.

О чём думают! Кто любимый ученик, а кто нет? Кто больше сделал для равви? Кому равви первому умыл ноги? Кому пообещал жизнь вечную? Почему ему одному?

Не мог не слышать этого избранный, потому стал избегать прямых слов, говорил всё больше иносказаниями. Не помогло.

Скажет Иешуа о царстве истины, подразумевая слияние разумов, но люди, иного, кроме кесарева, царства сроду не знавшие, раззвонят по базарам, что пришёл-де мессия, новый царь иудейский, которого ждали издавна. И прокатится следом за тележками торговцев рыбою от Галилейского моря молва, расползётся по храмовым площадям, с караванами на юг и на север отправится, обрастёт небылицами и громом грянет над Эн Саридом и Гамлою, а после и в Иерушалаим доскачет с гонцами весть: «В Галилее готовится восстание!»

Меж тем заговорят на базарах:

– Он мессия, сын Божий, предсказанный. Царь по рождению.

– Что вы говорите?! Вы же не знаете! Он плотник и сын плотника. Я видел одного человека, так он говорил, что знался в Гамле с отцом его.

– Не морочьте мне голову, уважаемый, все говорят, что из Ноцрета он, потому и зовут его назарянином.

– Нет, извините! Это вы, почтенный, морочите добрым людям головы. Не назарянином его зовут, а назореем. Аскет он, вина не пьёт.

– Как же не пьёт, когда сам он говорил, и многие слышали: «Кто пьёт вино моё, наследует жизнь вечную». И угощал – слышите, уважаемый? – вином своим поил народ, многие тысячи.

– Врёте вы всё. Сам я слышал, как говорил он в синагоге: «Кто пьёт кровь мою, наследует жизнь вечную». Кровь, не вино.

– Это как понимать – кровь?

– А вот так. Он киник, истинно говорю вам, почтенные.

– Собака он, а не киник! Пёс римский. Взбаламутит народ, подведёт под мечи, римских псов напоит кровью, только не своею, а нашею.

– А чудеса?

– Он жулик и шарлатан. И предатель народа, как и вы, уважаемый. Сразу видно, что вы назарянин. Чего ждать из Ноцрета хорошего?

– Хлеб истинный! Покупайте хлеб истинный!

Не знал избранный, чем обернутся его иносказания, и, слушая гулкое эхо собственных слов, спрашивал себя: «Надо ли было говорить им?» В ответ слышал сын плотника неизменное: «Так должно быть. Это правильно». Бен Барухия говаривал часто: «Многажды повторённое утверждение становится для имеющего уши истинным».

«Мы ошиблись с объединительной моделью, – размышлял Чистильщик, отдыхая в бесчувственном отстранении от памяти носителя. – Без расчётов ясно, что не оптимальна она для этого общества. Никакая идея не выдержит такие дисторсии в ближнем порядке. На случайные флуктуации не спишешь, чувство такое, будто кто-то целенаправленно вносит возмущения. Формально идея остаётся неизменной, а шлейф событий от погружения идеи в социум изломан, как тень от посоха на булыжной мостовой. Но что за беда, если тень изломана? Ведь не может она управлять посохом!.. Тень?»

Чистильщику понадобилось на миг подключиться к носителю, чтобы освежить в памяти ощущение. Посох. Тень на булыжнике. Сын плотника подумал: «Не может тень управлять посохом», – и тут же понял, что неправ. Может. Привиделось ему – безликая толпа на площади, помост, на помосте человечек. Горячится, кричит. Солнце светит оратору в спину. Гигантская тень его на досках помоста как живая шевелится. Тень?

Чистильщик, отрешившись от земного существования, выскочил из памяти избранного.

* * *

– С чем хорошим вернулся? – услышал он голос старшего чистильщика.

Всё вокруг показалось тусклым оторванному от телесных переживаний Чистильщику, особенно бестелесная личность начальника. Нестерпимо захотелось обратно на Землю из бесплотного мрака, залёгшего у берега ручья Орионова.