– Не торопись, старина, – грустно
сказал подошедший к нему Рэндольф. – Они еще только собираются
разбинтовывать это отвратительное существо. Можем пойти вместе.
Эллиот кивнул. Рэндольф выглядел ужасно –
понятно почему. Смерть Лоуренса выбила почву у него из-под ног. И все-таки он держался
молодцом.
Они пошли вдвоем в первые ряды зрителей, и
глазам Эллиота предстал поразительной красоты саркофаг, в котором покоилась
мумия.
Невинное детское выражение золотой маски
очаровало его. Потом взгляд скользнул ниже – к рядам надписей, которые
опоясывали нижнюю часть фигуры. Латинские и греческие слова, начертанные в
стиле египетских иероглифов.
Эллиот отвлекся – Хэнкок из Британского музея
призвал собравшихся к тишине, звонко постучав ложечкой по хрустальному бокалу.
Рядом с Хэнкоком стоял Алекс, обнимавший за талию Джулию, которая выглядела
обворожительно в своем траурном одеянии, с гладкой прической, открывавшей
бледное лицо, которое – теперь в этом мог убедиться весь мир – было так
прекрасно, что не нуждалось ни в пудре, ни в косметике.
Они встретились взглядами, и Эллиот грустно
улыбнулся Джулии, тут же увидев, как просияли ее глаза в ответ: она всегда
радовалась встрече с ним. «Странно, – подумал он, – я интересен ей
больше, чем мой сын. Какая ирония!» Алекс наблюдал за всеми приготовлениями с
явным недоумением. Почему он всегда такой растерянный? Размазня он – вот в чем
беда.
Внезапно слева от Хэнкока возникла фигура
Самира Айбрахама. Еще один старый друг. Но Самир немного нервничал и не заметил
Эллиота. Он приказал двоим молодым людям аккуратно взяться за крышку саркофага
и ждать дальнейших распоряжений. Те стояли с опущенными глазами, словно их
смущало представление, в котором они участвовали. В зале наступила мертвая
тишина.
– Леди и джентльмены, – произнес
Самир. Молодые люди тут же приподняли крышку и сдвинули ее в сторону. –
Разрешите представить вам Рамзеса Великого.
Теперь все могли увидеть мумию – туго стянутую
толстыми, обесцвеченными от времени пеленами высокую фигуру мужчины со
скрещенными на груди руками, мужчины, по всей видимости, лысого и нагого.
Толпа дружно ахнула. В золотистом свете
электрических лампочек и нескольких разбросанных тут и там свечных канделябров
мумия выглядела устрашающе – как и все мумии. Смерть, которую сохранили и
оправили в раму.
Потом раздались жидкие аплодисменты. Кто-то
пожимал плечами, кто-то смущенно хихикал, и наконец сквозь плотную стену
зрителей стали проталкиваться самые любопытные – чтобы получше рассмотреть
мумию. Подойдя, они отшатывались, точно от жара костра. Многие сразу же
отворачивались.
Рэндольф вздохнул и покачал головой:
– Неужели Лоуренс умер вот из-за этого?
Хотелось бы знать отчего.
– Не следует быть таким
впечатлительным, – сказал стоящий рядом с ним мужчина. Эллиот наверняка
был с ним знаком, но не мог вспомнить его имя. – Лоуренс был счастлив…
– …Заниматься тем, что ему
нравилось, – прошептал Эллиот. Еще раз он услышит такое – не сможет
удержаться от слез.
Конечно, Лоуренс был счастлив, когда изучал
найденные им сокровища. Лоуренс был счастлив, когда переводил эти свитки.
Смерть Лоуренса – страшная трагедия. Какой-либо иной вывод мог сделать только
законченный идиот.
Пожав Рэндольфу руку, Эллиот покинул его и
стал медленно пробираться поближе к высохшему телу Рамзеса.
Молодое поколение, казалось, решило дружно
воспрепятствовать его продвижению, сгрудившись вокруг Алекса и Джулии. Эллиот
слышал ее взволнованный голос, перекрывавший гомон гостей, и обрывки речи.
– …Удивительная история на этом
папирусе, – поясняла Джулия. – Но отец только начал переводить.
Хотелось бы знать, Эллиот, что вы думаете об этом.
– О чем именно? – Он как раз подошел
к самой мумии и внимательно разглядывал ее, поражаясь тому, как отчетливо видно
выражение лица под толстым слоем тряпья.
Джулия подошла ближе, и Эллиот взял ее за
руку. Толпа напирала, стараясь получше рассмотреть экспонат, но Эллиот не
уступал своего места.
– Мне хотелось бы услышать ваше мнение
обо всей этой таинственной истории, – сказала Джулия. – Правда ли,
это саркофаг девятнадцатой династии? Как получилось, что он украшен в римском
стиле? Когда-то отец сказал мне, что вы разбираетесь в египтологии лучше, чем
любой сотрудник музея.
Эллиот добродушно хохотнул. Джулия смущенно
оглянулась, чтобы убедиться, что рядом нет Хэнкока. Слава богу, он стоял в
центре другой плотной толпы, давая разъяснения по поводу свитков и изысканных
кувшинов, расставленных в ряд вдоль стены под зеркалом.
– Ну и что вы думаете? – повторила
вопрос Джулия. Была ли когда-нибудь ее серьезность столь соблазнительной?
– Вряд ли это Рамзес Великий, милая
моя, – ответил Эллиот. – Ты и сама это знаешь. – Он снова
посмотрел на расписанную крышку саркофага и на покоящееся в ветхом тряпье
высохшее тело. – Превосходная работа, ничего не скажешь. Химикалии почти
не использовались; битумом совсем не пахнет.
– А там и нет битума, – внезапно
вмешался в разговор Самир. Он стоял слева, и Эллиот его не видел.
– И как же ты это объясняешь? –
спросил Эллиот.
– Царь сам дал подробные
разъяснения, – сказал Самир. – Во всяком случае, так сказал мне
Лоуренс. Рамзес лично распорядился, чтобы его погребли и отпели по всем
правилам; но его тело не подвергали бальзамированию. Его никогда не выносили из
той комнаты, где он писал свою историю.
– Очень любопытно! – воскликнул
Эллиот. – А ты сам-то читал эту историю? – Он указал на латинскую
надпись и начал переводить вслух – «Не позволяйте лучам солнца падать намой
останки, ибо только в темноте я сплю. А вместе со мной спят мои страдания и мои
познания…» Совсем не похоже на чувства египтянина. Думаю, ты со мной
согласишься.
При взгляде на крошечные буковки лицо Самира
омрачилось.
– Повсюду одни проклятия и
предостережения. Пока мы не вскрыли эту странную гробницу, я был очень
любопытным человеком.
– А теперь ты испугался? – Мужчине
не очень-то приятно задавать такой вопрос другому мужчине. Но факт есть факт.
У Джулии перехватило дыхание.
– Эллиот, мне хочется, чтобы вы прочитали
отцовские записи до того, как музейные работники отберут все это и запрут в
архивах. Этот человек не просто объявил себя Рамзесом. Там вообще много
интересного.
– Ты имеешь в виду всю эту бумажную
чепуху? – спросил Эллиот. – О его бессмертии, о любви к Клеопатре?