В моем расстроенном разуме крепло ощущение, что она
намеренно пробудила во мне страстное желание, плотскую чувственность, дабы
заглушить зов разума и превратить меня в беспомощное, жалкое, лишенное воли
существо.
Урсула вновь и вновь впивалась в мои губы, ласкала язык и
разгоряченное лицо, в то время как все мое существо отчаянно сопротивлялось
вожделению и одновременно жаждало – жаждало жарких объятий, нежных
прикосновений и чувственных поцелуев.
Мне не удавалось скрыть свои эмоции – их выдавала
предательница-плоть. Урсула не могла не понимать, в каком я состоянии, и за это
я ненавидел ее.
– Почему? За что? – простонал я, в очередной раз
отрывая от нее губы и едва дыша от неземного наслаждения при виде ее
рассыпавшихся вокруг головы волос. – Убирайся отсюда! Возвращайся в ад!
Что за милость ты проявляешь ко мне? Почему ты сотворила со мной такое?
– Я не знаю, – ответила она нежным, дрожащим
голосом, уткнувшись мне в грудь. – Возможно, я просто не желаю твоей
смерти. – Она говорила торопливо, в такт учащенному дыханию. – А
может быть, существует и нечто большее: я хочу, чтобы ты уехал, убежал на юг,
во Флоренцию, и позабыл обо всем случившемся, как если бы оно было не более чем
ночным кошмаром или наваждением ведьм, как если бы ничего подобного никогда не
имело места в действительности. Беги, скройся – ты должен меня послушаться.
– Прекрати плести свою грязную ложь, – вспылил
я. – Ты думаешь, что я так и поступлю? Ты погубила все мое семейство! Да,
ты! Ты и твои соплеменники, кто бы они ни были!
Она опустила голову, опутав волосами мое лицо. Я тщетно
пытался высвободиться из плена. Но все было бесполезно. Я не мог даже
пошевелиться в ее железных объятиях.
Все поглотила тьма и ощущение неописуемой нежности. И вдруг…
Я почувствовал слабую боль в горле – как от укола булавкой, и разум мгновенно
затопило самое безмятежное, сладостное блаженство.
Я словно неожиданно оказался где-то чрезвычайно далеко от
родных гор, от всех бед и опасностей и шагал по цветущей луговине, а потом
оступился и рухнул на ковер из чудесных благоухающих трав. А Урсула молча
опустилась рядом на сломленные стебли и безропотные ирисы. Ее пепельные волосы
свободно раскинулись по плечам, пристальный взгляд смеющихся глаз был устремлен
прямо на меня, обольстительные губы улыбались. Наши тела пылали, охваченные
безрассудной страстью. Она взобралась на меня верхом и принялась скакать,
по-прежнему не сводя внимательного взгляда с моего лица и сохраняя все ту же
улыбку на прекрасных губах, а потом изящным движением раздвинула стройные бедра
и позволила мне войти в нее.
Казалось, во влажной пульсирующей впадине между ее ногами
бушевала безумная смесь всех стихий; отражение этого урагана эмоций я отчетливо
видел и в обращенном на меня взгляде, изливавшем изобильный поток безмолвного
красноречия.
Все прекратилось внезапно – осталось лишь головокружение. И
ее губы, прильнувшие к моей шее.
Собрав все силы, я попытался отшвырнуть ее прочь.
– Я уничтожу тебя! Непременно! Клянусь. Если даже мне
придется преследовать тебя до самого входа в ад! – Голос мой то срывался
на крик, то переходил в едва слышный шепот. Я сопротивлялся ее объятиям с таким
упорством, что моя собственная плоть воспламенилась от такого усилия. Но она не
смилостивилась. Я старался привести в порядок свои мысли, отчаянно гоня прочь
воспоминания о наслаждении и мечты о возможном повторении пережитого
восторга. – Убирайся отсюда, strega, ведьма!
– Успокойся, помолчи, пожалуйста, – печально
промолвила она. – Ты такой юный, и такой строптивый, и такой смелый…
Совсем как я в юности. О да, я была настроена столь же решительно и тоже могла
служить образцом красоты и бесстрашия.
– Оставь свои мерзости! – вскричал я.
– Успокойся, – продолжала увещевать меня
Урсула. – Ты разбудишь криками весь дом. И чего ты этим добьешься? –
Ее слова были исполнены искреннего сочувствия и боли, и в то же время голос
звучал столь обольстительно, что, казалось, один мог соблазнить любого. –
Я не могу навсегда избавить тебя от опасности, да что там навсегда – даже на
хоть сколь-нибудь продолжительное время. А потому прошу тебя, Витторио, беги!
Она отодвинулась, устремив на меня мягкий взгляд огромных
глаз, и в этот момент казалась воплощением искренности, в то время как на самом
деле за пологом столь совершенной красоты таилась поистине дьявольская натура.
Образ прекрасного демона, явившийся мне на фоне полыхавшего в церкви пламени,
никогда не изгладится из памяти. Она не нуждалась ни в колдовском зелье, ни в
заговорах для достижения своей цели, ибо была безупречна в своем великолепии и
необычайно убедительна.
– О да… – вздохнула она, глядя на меня из-под
полуопущенных век. – Ты красив, очень красив, и это разрывает мне сердце.
Это неправильно, несправедливо – ко всему прочему еще и эти страдания… Я не
вынесу…
С трудом подавив в себе искушение, я промолчал, не желая
подливать масло в адское пламя. Она по-прежнему оставалась для меня дьявольской
загадкой.
– Витторио, уезжай отсюда. – Голос Урсулы был
совсем тихим и оттого еще более зловещим. – В твоем распоряжении всего
несколько ночей, а быть может, и того меньше. Если я приду еще раз, то могу
навести их на твой след. Пожалуйста, Витторио… Не рассказывай никому во
Флоренции о случившемся. Тебя поднимут на смех…
И вдруг она исчезла.
Кровать еще какое-то время поскрипывала и раскачивалась. Я
лежал на спине, кисти рук ныли, словно по-прежнему ощущая на себе давление ее
пальцев, а в окно над головой проникал холодно-безучастный серый свет. Стена,
возвышавшаяся по соседству с гостиницей, не позволяла мне видеть хотя бы клочок
неба.
Кроме меня, в комнате никого не было. Урсула пропала.
Резким усилием я заставил себя пошевелиться, но, прежде чем
мне это удалось, в окне возникла знакомая фигура, точнее, только верхняя ее
часть – от талии до макушки склоненной головы. Урсула пристально смотрела прямо
на меня. И вдруг молниеносным движением она разорвала кружево низко вырезанного
на груди платья, обнажив две маленькие, плотно прилегающие друг к другу округлости
с темными сосками, а затем провела ногтями по белоснежной коже левой груди.
Потекла кровь…
– Ведьма!