Следуя предостережению господина Юй Гэнь-цзы, я по мере сил старался не допустить, чтобы обе дамы встретились, и ничего не говорил одной про другую. Сначала все шло хорошо, так как маленькая госпожа Чжун всегда прилетает в Минхэнь только на два-три дня, а у госпожи Кай-кун часто бывают самые разные дела, так что для меня у нее времени не остается.
Но вчера эта неприятность все же случилась. Маленькая госпожа Чжун приехала в Минхэнь неожиданно и решила навестить меня в то самое время, когда я ублажал госпожу Кай-кун. Я лишь повторял: тише, тише, потому что была ночь, и все соседи, наверное, уже спали. Не буду описывать тебе эту некрасивую сцену. Потоки слез — лишь самая малая ее часть. Мне пришлось выслушать много обидных слов, прежде чем обе они удалились. Точнее, собрались удалиться; однако вместе, по одной лестнице, они идти не желали. Поэтому каждая стояла и дожидалась, когда уйдет другая, продолжая тем временем осыпать меня упреками: одна — на языке жителей Минхэня, другая — на нашем языке. Лишь когда я сам сделал вид, что ухожу, они унеслись прочь, заявив, что ни ту, ни другую я больше никогда не увижу.
Я запер за ними дверь и откупорил бутылку Шан-пань. Как жаль, мой милый Цзи-гу, что я не могу прихватить для тебя бутылочку этого чудесного напитка. Сумка моя не очень велика — боюсь, что, перегрузив ее, я застряну где-нибудь на полдороге. Очень, очень жаль. Тебе Шан-пань наверняка бы понравился.
Поцелуй за меня мою верную и далеко не такую ревнивую Сяо-сяо. Утешь ее и скажи, что я вернусь уже совсем скоро. Не сомневаюсь, что она все поймет правильно,
по-прежнему твой Гао-дай.
Письмо двадцать восьмое
(среда, 15 декабря)
Мой дорогой Цзи-гу,
сегодня — день последнего осеннего новолуния. Большеносые, как всегда, об этом даже не вспоминают (кстати, маленькая госпожа Чжун тоже не соблюдает — или теперь я уже должен говорить: не соблюдала? — древних обычаев; она живет по обычаям большеносых). И тем не менее в городе сейчас царит большое оживление. Этот месяц для большеносых — особый, они верят, что почитаемый ими бог родился в один из последних его дней, незадолго перед Новогодним праздником. Господин Ши-ми — я недавно снова был у него, слушал Небесную Четверицу — объяснил мне, что время перед праздником, посвященным рождению бога, называется Пришествием
[66]
и отводится благочестивым размышлениям; люди же, появляющиеся в Ящике Дальнего Видения, часто называют его «временем покоя». Однако звучит это, честно говоря, довольно странно, ибо такой страшной суеты на улицах, как в эти дни, мне до сих пор в мире большеносых никогда видеть не доводилось. (Кстати, писал ли я тебе о Ящике Дальнего Видения? Кажется, нет. Я уже плохо помню, о чем успел тебе рассказать, а о чем нет. Ящик Дальнего Видения — вещь в жизни большеносых очень важная. Прости, если я до сих пор ничего не говорил о ней. Я восполню этот пробел.)
К празднику рождения бога, именуемому здесь также «Святой ночью», как сообщил господин Ши-ми, у них принято делать подарки родственникам и друзьям. Это считается не просто обычаем, но священной обязанность каждого. Сын делает подарки родителям, родители — детям, сестра — брату, а также дядюшкам и тетушкам, причем не только родным, но и двоюродным, соседям, коллегам и деловым партнерам, подчиненные преподносят что-то начальнику, словом, все одаривают друг друга, даже если терпеть один другого не могут. Вспоминая, сколько подарков нужно заготовить, господин Ши-ми всякий раз едва сдерживает стоны. С начала месяца большеносые принимаются бегать по всему городу, покупая самые невероятные вещи, чтобы потом подарить их кому-нибудь. Торговцы, разумеется, потирают руки. Если бы, накупив подарков, люди просто оставляли их себе, говорит господин Ши-ми, никакой суеты не было бы — и кроме того, каждый точно знал бы, что именно он приобрел, потому что другие обычно дарят вам самые нелепые, некрасивые и ненужные вещи, от которых, однако, нельзя избавиться сразу, так как даривший может смертельно обидеться; лишь потом, желательно по прошествии нескольких лет, можно осторожно передарить их кому-нибудь. Все подарки передаются из рук в руки одновременно, вечером двадцать четвертого числа. Самое неприятное — получить подарок от кого-то, для кого вы сами не припасли подарка (по забывчивости или просто сочтя это ненужным). Поскольку все подарки вручаются одновременно, загладить этот промах невозможно, и несчастный одаренный ходит потом весь год, опустив голову и не смея взглянуть в глаза дарителю.
Вот большеносые и ломают себе головы, как бы не забыть какого-нибудь приемного дядюшку, и я все время вижу мужчин и женщин, мечущихся, точно одержимые демонами, по обледенелым и заснеженным улицам: обходя лавку за лавкой, они покупают подарки (и при этом нередко вынуждены залезать в долги), выше головы нагружая себя пакетами и пакетиками, и тащат их домой, чтобы сложить где-нибудь в углу и раздать всем, кому положено, вечером двадцать четвертого числа. Многие скользят на льду и падают. Мне все это хорошо видно из окна Го-ти Ни-цзя, ведь оно выходит прямо на улицу, где полным-полно лавок. Взбрыкнув ногами, люди выпускают свои пакеты из рук, и те летят прямо в физиономии прохожих. Или на мостовую, где колеса повозок Ma-шин расплющивают их в лепешку. Прохожие же, одержимые собственными демонами, безразлично перешагивают через упавших, долго и неловко собирающих разбросанное добро.
Вот что большеносые называют «временем покоя». Вот как празднуют они пришествие бога. То-то он, наверное, радуется. Боюсь, впрочем, что и мне, человеку более чем постороннему, придется очертя голову броситься в этот водоворот. Если я правильно понял намеки господина Ши-ми, он самым коварным образом припас мне подарок. Придется и мне купить ему что-нибудь.
Написать я, впрочем, хотел тебе вовсе не об этом. К празднику улицы, стены домов и окна лавок увешивают серебристыми звездочками и разными другими амулетами (еловыми ветками, фигурками младенцев в какой-то странной люльке; рядом с ними часто помещают фигурки быка и осла, но всегда только по одной от каждого), чтобы напомнить большеносым о памятной дате — и, конечно, о святой обязанности припасти как можно больше подарков; в Ящике Дальнего Видения все время говорят о приближении «Святой ночи», настойчиво называя ее всеобщим «Праздником мира». Я нарочно узнавал: да, действительно, с полудня двадцать четвертого до утра двадцать седьмого дня этого месяца царит всеобщий мир. Но только потому, что в эти дни не работают, лавки и конторы закрыты, отдыхают даже рабочие кузниц. Люди занимаются тем, что распаковывают полученные подарки, разглядывают со всех сторон и бранятся из-за их очевидной бесполезности. Да, действительно, в эти дни никого не судят, но только потому, что и судьи не выходят на службу. А если где-то идет война, спросил я господина Ши-ми, то в эти дни не воюют? Увы, отвечал он, до сих пор не нашлось военачальника, который бы прекратил военные действия на время «Праздника мира». В последнюю войну, бывшую не так давно — господин Ши-ми ребенком еще застал ее, — устраивались даже «военные Праздники мира». Только большеносые могут придумать такое. Никто и ничто не отучит их от привычки смешивать понятия.