– Соседи не будут покупать у нас сувениры.
– Да их, может, вообще никто покупать не будет, – резюмировал Кессель, – но легенду-то поддерживать надо. Давайте сделаем вид, что мы настоящие коммерсанты.
Бруно, вообще говоря, был против. Однако ко дню открытия он, тем не менее, привез в магазин корзину сосисок, пятилитровую банку маринованных огурцов, коробку с булочками и бочонок пива. Кроме того, он прихватил ящик лимонада – «это для меня, и если придут дети» (в своей новой жизни Бруно не только не заходил в пивные, но вообще ничего не пил). Объявление про пиво и сосиски, поменьше размером он еще в пятницу приклеил ко входной двери.
И вот настал миг, когда Кессель отпер входную дверь магазина. Было холодное весеннее утро. По небу тянулись рыжеватые облака навевавшие мысль о близком снегопаде. На улице не было ни души.
– Что, никого? – пробасил Бруно из глубины магазина.
Кессель вздрогнул, увидев на пороге мрачноватую фигуру, выросшую буквально из-под земли. Это был мужчина в старом, до пят, пальто с узором в мелкую елочку, видимо, вылезший прямо из подвала, где он дожидался открытия магазина. Он был почти беззубый, весь зарос немытыми рыжими волосами, а под пальто не было даже рубашки, и из воротника торчала худая морщинистая шея. Говорил он на каком-то диалекте, понять который из-за отсутствия зубов было почти невозможно так что Кессель с Бруно лишь несколько часов спустя смогли выяснить, что его зовут Эгон, хотя говорил он не переставая. Эгон оказался единственным гостем, пришедшим на праздник открытия магазина но даже тут от него было мало толку: есть он ничего не стал, а выпил только два бокала пива, после чего свалился на пол и захрапел. «Думаю, нам все-таки придется нарушить инструкцию и уложить его в задней комнате на диване», – сказал Кессель.
– Чего уж там, – проворчал Бруно. – Если это и в самом деле вражеский агент, то он просто мастер маскировки.
– А с пивом что будем делать? – спросил Бруно, вернувшись в магазин и держа в каждой руке по сосиске, от которых попеременно откусывал.
– Ну, посмотрим. Может быть, еще кто-нибудь зайдет, – сказал Кессель.
Но больше к ним никто не зашел.
Точнее, не зашел никто из гостей. Заходили только покупатели.
В половине одиннадцатого приехал автобус, остановившийся метрах в тридцати от магазина. Из него вышло человек пятьдесят японцев. Под руководством разукрашенной дамы они продефилировали по Эльзенштрассе к вышке, по очереди на нее залезли и сфотографировали пейзаж по ту сторону. После этого они пошли обратно к автобусу, глазея по сторонам, и. заметив лавку Кесселя, ринулись туда. Минуту спустя перед прилавком уже толпилось с десяток японцев (больше в магазине не помещалось), остальные сорок чинно ожидали своей очереди на улице.
четыре больших колокольчика по цене DM 23,0.
Бокал бесплатного пива выпил из них только один.
Общий итог: восемьсот восемьдесят марок и девяносто пфеннигов. Кессель рухнул на стул за своей кассой. В лице у него не было ни кровинки.
– Сколько там вышло? – поинтересовался Бруно.
– Восемьсот восемьдесят – девяносто.
– Н-да, – протянул Бруно. – Сейчас прикинем. Наценка у нас сто процентов, минус налоги, значит, остается чистыми марок триста. А времени у нас, – он поглядел на часы, – только начало двенадцатого.
– Не пугай, – хрипло пробормотал Кессель.
Всего за день приехало четыре автобуса (как Кессель потом убедился, день был, скорее, тихий). Один еще до обеда, без четверти двенадцать, и два – после. В первом автобусе приехали американцы, второй был смешанный, а в последнем снова были японцы. На вторую группу японцев сувениров уже не хватило: не успел Кессель обслужить и половину, как полки и витрина уже опустели. Один из японцев, которому ничего не досталось, хотел купить фиалки, присланные фрау Земмельрок, но Кессель их не отдал.
Дневная выручка составила две тысячи пятьсот пятьдесят четыре марки и двадцать пфеннигов.
Вопрос о том, что делать с этими деньгами, отодвинулся на второй план по сравнению с вопросом более важным: где раздобыть к завтрашнему дню необходимое количество товара.
Кессель предложил Бруно не торопиться и вообще не открывать магазин завтра, а если понадобится, то и послезавтра или даже неделю, чтобы спокойно завезти товар.
– Да вы что! – удивился Бруно – Нет, закрываться никак нельзя.
Мы же только вчера открылись.
– Вывесим табличку: «инвентаризация», – сказал Кессель – Кому какое дело, в конце концов?
– Нет, – возразил Бруно, – Это же… Так вся наша легенда полетит к черту. По легенде вы кто? Предприниматель. Значит, должны и вести себя, как предприниматель.
А ведь верно, подумал Кессель, настоящий продавец сувениров ни за что бы не упустил эту золотую жилу: кто знает, надолго ли ее хватит. Он постарался натянуть на себя личину предпринимателя и в тот же вечер, взяв из кассы две тысячи марок, поехал на служебной машине (предусмотрительный Бруно приобрел для фирмы подержанный «опель-фургон») к оптовику. Бруно тем временем принялся за пиво. Это было первое пиво и вообще первый алкогольный напиток, который он позволил себе в Берлине. Пятидесятилитровый бочонок фирмы «Шультхайс» был еще практически полон: один бокал выпил японец, еще два бокала – Эгон, да Кессель влил в себя четыре бокала: что делать с остальным пивом, было неясно.
– Может быть, оставим на завтра? – предложил Кессель.
– Завтра его уже нельзя будет пить. Оно перестоит, да и теплое будет, бочонок-то открыт.
– А если вернуть его фирме?
– Открытый они не возьмут обратно, – вздохнул Бруно.
– И что же теперь с ним делать? Вылить в клозет? Или пожертвовать дому престарелых?
Бруно заерзал на стуле. На его лице отражалась борьба между добрыми намерениями нового Бруно и суровой действительностью. Наконец он, кряхтя, поднялся со стула: суровая действительность победила. Взяв литровый бокал, Бруно подошел к бочонку, наполнил бокал, поднес к губам и… Нет, не выпил. Держа бокал у самых губ, Бруно повернулся к Кесселю и взглянул на него. «Он посмотрел на меня такими глазами, – говорил Кессель позже, – такими глазами, которых я никогда не забуду». Это были глаза самоубийцы, приготовившегося к последнему прыжку. Они были полны упрека, как у человека, которого посылают в Антарктику искать пропавшую экспедицию; он готов исполнить свой долг, но не знает, вернется ли сам когда-нибудь обратно.
Какое-то время Бруно с высоты своего двухметрового роста смотрел на Кесселя поверх бокала с пивом. Кессель малодушно пожал плечами. Тогда Бруно отвернулся и единым духом выпил бокал до дна.
Когда Кессель в шесть часов вечера запер магазин и спустился во двор, чтобы сесть в машину и ехать к оптовику за товаром (Кессель позвонил ему и потребовал товара на две тысячи марок, что его страшно удивило, но он все же обещал упаковать ящики к половине седьмого), словом, когда Кессель уехал, бочонок был уже пуст.