Перед отъездом сюда многие пугали его, говоря, что Петр Второй – жестокий и сумасбродный мальчишка, однако еще тогда Фридрих усомнился – то, что ему было известно про русского царя, входило в противоречие с подобными утверждениями. Подозрения, что на самом деле все обстоит совсем не так, получили пищу через несколько дней по прибытии в Санкт-Петербург и превратились в уверенность после первой же встречи с императором. Тогда Фридрих еще не мог говорить по-русски, так что общаться пришлось через переводчика, в роли которого выступал лейтенант Леман.
Петр Второй выглядел немного старше своих пятнадцати лет, но к этому принц был уже готов. И сразу постарался понять – кого так напоминает ему юный император России? Разумеется, они никогда до этого не встречались. Может, какого-нибудь исторического или литературного героя – но кого же именно? С Александром Македонским никакого сходства ни внешне, ни в поведении. На Людовика Четырнадцатого в молодые годы Петр тоже вроде не похож.
И лишь за месяц до отъезда в столицу Фридрих понял, кого напоминает молодой царь. Того человека, каким хотел стать он сам, но только пока не очень-то получалось!
С первого взгляда простоватый и ничем особым не выделяющийся. Флегматичный. Фридрих ни разу не слышал, чтобы Петр повышал голос, и все, кого он расспрашивал про царя, это подтверждали. Однако это только маска; о чем на самом деле думает император – ни по лицу, ни по поведению догадаться невозможно, пока он сам того не пожелает. И маска у него явно не одна, раньше он действительно притворялся взбалмошным мальчишкой. Наверняка таким его считал Меншиков, в результате чего решил женить на свой дочери, невзирая на возраст императора и то, что она ему совершенно не нравилась. И что? Он и понять ничего не успел, как оказался в ссылке, где вскоре помер. А царя, что интересно, продолжали считать мальчишкой.
Потом он выразил Совету неудовольствие малым размером денежного содержания своей персоны. Тот не прореагировал, и теперь из восьми его членов двое мертвы, двое в Сибири, двое в ссылках по дальним имениям. И только Остерман с Головкиным избежали подобной участи: видимо, потому, что поняли – молодому императору лучше не перечить. Ныне Петр, несмотря на возраст, правит самодержавно, и, значит, маска мальчишки больше не годится. Вот он и надел другую. Причем, что интересно, молодой царь вроде бы ничего не делал сам – никого не отправлял в ссылку, не убивал и даже не грозил, но получалось почему-то всегда так, как он хотел. Эх, если бы Фридрих так умел! Тогда его отец, этот тиран…
Продолжить принц не посмел даже мысленно. Однако теперь он уже не воспринимал свое путешествие в Россию как наказание. У императора этой страны есть чему поучиться. Правда, сие не так просто, но все-таки возможно. И, кстати, до чего же милая и обаятельная тетка у Петра! Шепотом говорят, что Елизавета еще и царская любовница. Если бы точно не знал, кто она такая, принял бы за француженку – ее манеры и язык безукоризненны. Правда, похоже, сейчас между ней и Петром что-то произошло, хоть оба и стараются не показывать вида.
Принц вздохнул с легкой завистью – он в свои неполные двадцать лет был еще девственником.
Если бы кто-нибудь знающий математику, пусть и не так хорошо, как Эйлер или Мятный, вздумал бы графически изобразить зависимость настроения Платона Воскобойникова от оставшегося расстояния до Москвы, то у него получилась бы нечто вроде гауссовой кривой. То есть весьма похожей на колокол – в самом начале совсем низко, ближе к середине поднимается, а в конце снова падает. Именно в таком порядке и происходила эволюция душевного состояния Платона Семеновича по мере продвижения от Петербурга к столице.
Выехал он полуживым от страха, причиной которого был состоявшийся перед отъездом разговор с царем. И ведь чувствовал же: делает что-то не то! Но все же решил, что так будет лучше, и рассказал царю правду. Но, к сожалению, не всю, за что и поплатился.
Воскобойникову было поручено определить, как относится к женщинам прусский принц. Так вот, рассказанная часть правды состояла в том, что он им не доверяет, побаивается и вообще не способен на хоть сколько-нибудь глубокое чувство. А то, о чем Платон Семенович решил умолчать, – из этого правила было одно исключение. Но оно звалось Елизаветой Петровной и являлось любовницей молодого императора, что и объяснило нерешительность Воскобойникова. Однако император как-то разобрался сам, и тут такое началось…
– Вы знали, что от вас требуется полная и точная информация, а не причесанная в соответствии с вашими представлениями о том, что мне покажется приятным или наоборот, – негромко говорил царь, глядя Платону в глаза, и тот не мог отвести взгляд. А когда смог, то обомлел – кроме них двоих в кабинете неизвестно откуда появился Федор Ершов, причем почему-то с мешком в руках. Потом Платон догадался, что́ будет вынесено из Летнего дворца в этом мешке, и ему стало совсем нехорошо. Император тем временем продолжал:
– Раз уж вы так здорово умеете думать за меня, то поставьте себя на мое место и объясните – из каких таких соображений я сейчас не попрошу Федю свернуть вам шею? Чтоб другим неповадно было. Мне вот не приходит в голову ничего хоть сколько-нибудь убедительного.
Воскобойников собрал остатки сил и по возможности твердо ответил:
– Из тех, государь, что я уже все понял и более такого ни в коем разе не допущу. А коли меня сейчас умертвят, то нового будет найти не так просто. Потом ему придется все объяснять, и еще неизвестно, поймет ли он с первого раза, несмотря на знание о моей незавидной судьбе.
– Хм, – покачал головой Петр, – действительно, что-то такое в подобных рассуждениях есть. Ладно, тогда пусть твоей судьбой сразу по возвращении в Москву займется уважаемая Анастасия Ивановна. Хотя, конечно, в результате твоих действий мое уважение к ней немного уменьшилось, и, разумеется, она будет поставлена в известность о таком не очень радостном факте.
Вот так и получилось, что из Петербурга Платон Семенович выехал, еще не отойдя от краткой, но содержательной беседы с молодым императором. Потом он потихоньку начал осознавать, что сохранил жизнь и даже здоровье, хотя имел все шансы чего-нибудь лишиться, отчего настроение сего достойного мужа поползло вверх. Однако где-то в районе Валдая он сообразил, что получившая выволочку бабка отнюдь не будет являться образцом всепрощения. Она небось при виде Воскобойникова и слово-то такое мигом забудет, что чревато весьма серьезными последствиями, ибо ее подручные – тоже те еще звери. Единственное утешение – до смерти убивать его теперь не будут, но неприятности все равно гарантированы, это Платон ясно ощущал своей весьма чувствительной к опасностям пятой точкой.
Тут его возок обогнал Фридрих, скакавший в сопровождении здоровенного прусского гвардейца. «Чего же тебе, сопля немецкая, какая-нибудь другая девка не глянулась», – грустно подумал Платон Семенович и тяжко вздохнул.
Цесаревна была права в том, что царь во время пути в Москву был молчалив несколько более, чем обычно, но причину этого она определила неправильно. Ее Петенька не грустил, а был просто занят. До самого Новгорода он слушал портативный приемник, а источник сигнала, радиомикрофон, был установлен в карете, где ехали Елизавета с Еленой. Однако терпение у молодого человека скоро кончилось, ибо болтали девушки непрерывно, но при этом ухитрились не сказать практически ничего интересного. То же, что они между делом сказали, император в общем-то уже и так знал. Поэтому скоро Новицкий решил поберечь заряд аккумуляторов и переключился на раздумья о произошедшем накануне отъезда.