Большинство соседей и знакомых престарелой Отеро считали ее неисправимой выдумщицей. Они не верили не только тому, что ее кто-то навещал в последние годы жизни, но и тому, что у нее хранится таинственное богатство. Например, Марсель Антрессангль, хозяин магазина, рассказал после смерти Беллы:
«Мадам Отеро носила с собой много денег. Однажды она открыла передо мной свою сумку и показала лежащие там несколько миллионов франков. Я заметил, что не стоит носить такие суммы с собой, но она только пожала пленами. Кроме того, она говорила моей трехлетней внучке Сильви, что хочет сделать ее своей наследницей, и добавляла: "Да-да… когда-нибудь все откроется"».
[62]
Восточное кладбище
Именно семья Антрессангль в полном составе, Ассунта Джованьини и адвокат месье Карюше были теми немногими, кто провожал останки Каролины Отеро на кладбище. Не было ни священника, ни родственников – только фотографы, любопытные и некоторые случайные люди, вроде никому не знакомой семидесятилетней дамы, заявившей сквозь слезы, что она была представлена Каролине Сарой Бернар и до последних дней поддерживала с покойной дружеские отношения. Однако никто из соседей никогда ее не видел.
Похороны Беллы также сопровождались легендами. В статье, опубликованной в «Нис Матен» 16 апреля, сообщалось, что на похоронах было три венка: один – от соседей; второй – от благотворительного учреждения, помогавшего разорившимся артистам мюзик-холла (по другой версии – от казино Монте-Карло), с надписью «Колесо вертится». На третьем, самом загадочном венке было написано всего одно слово: «Поклон».
Свидетели – из тех, с кем мне удалось поговорить, то есть дочь месье Антрессангля, ее муж и господин Карюше – в один голос заявили, что никаких цветов, кроме тех, что принесли они сами, не было. Они считают выдумкой и романтическую историю о престарелом господине на «роллс-ройсе», приводимую почти во всех известных мне биографиях Каролины Отеро, в том числе и в книге Артура Льюиса. «Уверяю вас, в процессии не было «роллс-ройса», – заверила меня дочь Антрессангля, – это не более чем легенда, будто бы по окончании церемонии из автомобиля вышел старый господин и, когда могильщики стали засыпать гроб землей, сорвал с груди орден, поцеловал его, затем бросил в могилу. Неправда и то, что на дверце этого «роллс-ройса» была нарисована королевская корона. В могилу Каролины были брошены лишь веточки мимозы, они упали на гроб (кстати, очень красивый). И катафалк был достойный, и могила, и ее расположение – в солнечном месте, с хорошим видом на долину. Говорят, что мадам позаботилась обо всем за пятнадцать лет до смерти, заплатив 250 000 франков за свою последнюю постановку. У нее всегда был великолепный вкус».
Человек, побывавший на Восточном кладбище в Ницце, сможет в этом убедиться. Надгробная плита Каролины Отеро также очень элегантна: она высечена из розовато-желтого камня, который венчает (еще одна причуда Беллы?) большой христианский крест из того же материала. Кроме того, чья-то сочувственная рука (вероятно, недавно) украсила надгробье букетиками фарфоровых цветов. На могиле Беллы нет ни фотографии, ни дат рождения и смерти, ни памятной надписи – только имя: «К. Отеро».
Когда я смотрела на это надгробие, мне показалось странным, что женщина, так тщательно приготовившаяся к смерти – накрасилась для могильщиков, заказала могильную плиту на пятнадцать лет раньше, выбрала место с видом на долину и оплатила достойные похороны, – не подумала о достойной эпитафии. Какие слова она могла бы выбрать? «В моей жизни было только две страсти – выигрывать и терять»? Это было первое, что пришло мне в голову, но я тотчас отказалась от этого варианта. Каролина Отеро могла предпочесть что угодно, только не очевидность в своей эпитафии. Или: «Разбогатеть можно лежа в постели… но не в одиночестве»? Эту фразу я отвергла так же быстро, как и первую. Она едва ли была бы уместна на надгробной плите женщины, имевшей некогда бесчисленное множество любовников, но более половины жизни остававшейся в одиночестве. «Я была рабыней своих страстей, но мужчины – никогда…»; «Я все поставила на карту и все проиграла…»; «Я знала и богатство и бедность, но не отказалась бы повторить все сначала, даже грустный конец…».
Возможно, последняя фраза – лучшая эпитафия для женщины, с достоинством перенесшей жизненный крах. Однако есть еще одна фраза, касающаяся жизненного принципа Отеро, тесно связанного с игрой, а именно – вымысла как основы жизни. Поэтому в тот день, прежде чем покинуть Восточное кладбище, я решила написать ей эпитафию на линованном листе тетради, которая всегда была со мной в течение этих двух лет, пока длились мои исследования. Это фраза была сказана Беллой в оправдание мифов, украшавших ее биографию.
«Нет мечты, которая бы устояла против безжалостного солнечного света или холодного клинка Действительности», – написала я крупными буквами и, вырвав страницу, спрятала ее за букетом из фарфоровых роз на могильной плите.
Наверное, ветер Лазурного берега уже унес этот листок далеко-далеко.
Примечание автора
За исключением жительниц рю Де Англетер мадам Готье, Перно, Дюбуа и некоторых других, которые являются вымышленными персонажами и служат лишь для воплощения литературного замысла, все герои этой книги реальны, а сведения о них взяты из различных источников.