– Я не знаю вас! – проговорила она, отшатнувшись и
шагнув назад.
Их разделяло такое малое расстояние, что она не могла
рассчитывать на побег. Если бы даже она решилась это сделать, он тотчас бы
схватил ее за шею. Стоило ей представить его пальцы у себя на затылке, как у
нее вновь затряслись поджилки. Ее охватил дикий ужас от сознания того, что он в
любой момент мог это сделать и никто не в силах его остановить; оттого, что
люди вообще способны на такие поступки, и оттого, что она одна и совершенно
беззащитна перед странным незнакомцем. Охваченная этими мрачными мыслями, она
вновь принялась требовательно уговаривать его покинуть дом:
– Уходите отсюда! Слышите! Немедленно уходите!
– Не могу, красавица моя, – слегка приподняв
бровь, упорствовал он. – Поговори со мной. Расскажи, что ты видела, когда
много лет назад приходила в тот дом.
– Зачем я вам нужна?
Она отважилась сделать еще один, очень осторожный шаг назад.
За ее спиной расстилался пляж. Что, если она побежит через двор по дощатой
дорожке прямо к заливу? Теперь морской берег казался ей пустынным пристанищем
кошмарных снов. Интересно, не снился ли ей когда-то очень давно этот ужасный
сон?
«Никогда, никогда не произноси это имя!»
– Я теперь такой неуклюжий, – неожиданно
разоткровенничался незнакомец. – Пожалуй, когда я был призраком, то был
куда более изящен, верно? Я мог прийти и уйти, когда мне было нужно. Теперь же
приходится странствовать по жизни так, как делают это все люди. Но мне нужны
только Мэйфейры. Нужны они все до единого. Я хочу собрать их всех в тихой
прекрасной долине и петь для них под луной. Ведь прежде я с легкостью мог
собрать вас всех в один круг. Но теперь у нас никогда не будет такого счастья,
Гиффорд. Полюби меня, Гиффорд.
Он резко отвернулся, будто пронзенный болью. Но ему не нужно
было ни ее сочувствие, ни ее участие. Ему было ровным счетом все равно, какие
она испытывала к нему чувства. Предавшись своему страданию, он довольно долго
сохранял молчание, и все это время его грустный и безразличный взор был
устремлен в сторону кухни. В выражении его лица и в манере держаться было нечто
такое, что невозможно выразить словами.
– Гиффорд, – наконец произнес он. – Гиффорд,
скажи… Каким ты меня находишь. Хорош ли я для тебя? – Он вновь повернулся
к ней лицом. – Посмотри на меня.
Он резко склонил голову, собираясь ее поцеловать, причем
сделал это с такой стремительностью, с какой только пернатые способны добраться
до вожделенного водопоя. И вновь ее окатила волна теплого приятного аромата, на
сей раз напоминавшего запах какого-то животного. Подобным образом пахнут собаки
и птицы, когда их вытаскивают из клетки. Его губы закрыли ей рот, а ладони
обвили шею. Она почувствовала, как его большие пальцы нежно скользнули по ее
подбородку, потом по щекам. И ей захотелось убежать, скрыться, замкнуться в
своем внутреннем мире, чтобы оградить себя от всякой боли. Она почувствовала
томительно-приятное тепло, разливающееся внизу живота, и хотела сказать: «Этому
никогда не бывать», но не смогла вымолвить ни слова. Гиффорд поняла, что
оказалась полностью в его власти. Он убаюкал ее своими нежными ласками,
пальцами, которые поглаживали ей шею и лежали прямо на горле. По телу пробежали
мурашки – по спине, по плечам и рукам, до самых кончиков пальцев. Господи,
кажется, она вот-вот упадет в обморок. Она теряла сознание.
– Нет, нет, дорогая, я не причиню тебе боли, – как
бы в ответ на ее страхи проговорил ночной посетитель. – Гиффорд, милая,
моей победе будет грош цена, если я заставлю тебя страдать.
Его слова прозвучали как песня. Ей казалось, что она даже
слышала мелодию, которая будто изливалась из него во мрак комнаты. Он целовал
ее снова и снова. Пальцы, покоившиеся на ее горле, не сдавливали его. Тем не
менее она дрожала Гиффорд не сразу осознала, что невольно положила руки ему на
грудь. Конечно, она не смогла бы с ним справиться. Не смогла бы даже сдвинуть
его с места. Ведь он все-таки мужчина и, без сомнения, намного сильнее ее.
Всякие попытки с ее стороны отстраниться от него были бы тщетны. Внезапно ее
тело охватило такое сильное и до боли приятное ощущение, что она сотряслась в
сладостном спазме – можно сказать, достигла вершины, если бы за ней не
последовало множество других таких же вершин. А когда вы достигаете множества
вершин, это уже не победа, а, наоборот, верное поражение. Нечто вроде сдачи в
плен противнику.
– Пусти меня, – с истинно детским простодушием
произнес он. – Позволь мне войти в тебя. Ты создана для меня. И должна
принадлежать мне.
Он отпустил ее, потом снова подхватил и ласково поднял на
руки. В следующий миг она ощутила под собой холодный пол. Глаза ее оставались
открытыми, и она молча наблюдала за тем, как он стаскивает с нее шерстяные
чулки. И в это мгновение Гиффорд вдруг ни с того ни с сего подумала, что свитер
может оказаться слишком колючим. Интересно, каково это обнимать человека,
облаченного в одежду из грубой шерсти? Шелковые волосы приятно щекотали ей
лицо. Она все ощущала и слышала, но не могла издать ни звука. В этом был
виноват запах. Он напрочь лишал ее сил, путал мысли в голове.
– Нет, я не позволю этому случиться, – с трудом
выдавила из себя Гиффорд. Ее голос прозвучал словно издалека. В нем не
ощущалось ни силы, ни даже какого-либо искреннего желания говорить. –
Уходи, Лэшер, оставь меня, – продолжала она все тем же безвольным
тоном. – Я тебе говорю. И Стелла говорила маме…
Она потеряла мысль на лету. А в памяти мгновенно возникло
видение из далекого прошлого. Это была юная Дейрдре, ее старшая двоюродная
сестра. Когда-то она забралась на высокий дуб. И там, откинувшись назад и
сомкнув веки, предавалась любовным утехам с каким-то мужчиной. Помнится, на ней
было коротенькое цветастое платье, не способное скрыть от посторонних глаз
творимый ею грех. Гиффорд стояла под деревом и была свидетелем Дурных Мыслей и
Порочных Прикосновений. Свидетелем экстаза! Тогда она впервые увидела во всей
красе мужскую плоть, которая сливалась с лоном женщины.
– Избави нас от зла, – прошептала она.
За сорок шесть лет жизни подобным образом прикасался к ней
только один мужчина. Только один мужчина мог так неловко срывать с нее одежду,
будь то в шутку или всерьез. Только он мог вонзать в нее свой член и целовать
ей горло. То, что происходило с ней теперь, не было плодом воображения. Она
явственно ощущала в себе мужскую плоть, которая проникала все глубже и глубже.
Да, именно плоть, а не призрачную субстанцию.
«Господи, я не могу!.. Господи, помоги мне!»