Мы из тайной канцелярии - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Дашко cтр.№ 12

Почему-то более всего их интересовал не кабинет, в котором стояло бюро с крепкими замками, где хранились бумаги (ключей от бюро не спрашивали, замки не сбивали); не широкие полки дубовых шкафов, ломящиеся от книг, а содержимое кошельков да шкатулок с драгоценностями князя, его супруги и дочерей. Вот только испуганные до смерти хозяева смогли осознать не сразу. Далеко не сразу.

Давно уже закончился обыск. Не найдя крамолу, но наведя немалого страху, солдаты и статский удалились, унеся несколько узлов, в котором бренчало и звенело богатство семьи Малышевских, дедами и прадедами нажитое.

Князь пил у себя в спальне сердечные капли, выписанные немецким лекарем, а потом долго молился перед старинными образами, вознося благодарность Господу, что всё обошлось благополучно, что его не заарестовали и не повезли в крепость.

Рядом тихо плакала и молилась жена, а за стеной в четыре ручья ревели дурёхи дочери.

Связанного по рукам и ногам Хрипунова они положили на телегу, временно реквизировав её у рабочей артели, мостившей дорогу. Услышав, что повозка требуется для нужд Тайной канцелярии, мастеровые помогли загрузить беглеца.

Не спеша тронулись. Телега грохотала и подпрыгивала на недоделанной мостовой. Помощник архитектора и артельщики долго смотрели ей вслед.

Фёдор успел оклематься. Лежа на спине, смотрел в затянутое облаками небо и зачем-то ухмылялся.

— Чего лыбишься? — спросил Турицын, шедший сбоку.

Ухмылка пойманного сбивала с толку. Не с чего Хрипунову было радоваться. Впору унынию предаваться.

— Больно ловко меня малец твой приложил, — признался Фёдор. — Как его кличут?

— Иван Елисеев. С сего дня копиистом в Тайной канцелярии служит. Веди себя прилично, не то он ещё какой-нибудь кунштюк на тебе спробует, — пообещал Василий.

Сам же герой происшествия шёл молча, скромно потупив взор. Будто и не было поединка, который произвёл на невольных зрителей столь неизгладимое впечатление.

— Меня только батька мог боем бить, да и то, покуда мы с ним ростом не сравнялись, — с задумчивым выражением произнёс Хрипунов. — А уж потом, как подрос я, никто со мной более потягаться не мог. Ни разу поражения не терпел. Думал, что до самой старости не потерплю.

— Тебе до старости ещё дожить надобно, — вздохнул Турицын. — После твоих вытворений, спустит с тебя Хрущов три шкуры. А то и сам Ушаков…

— Может, обойдётся? — слабо веря в свои слова, предположил беглец.

— Не обойдётся. Дров ты наломал много, Федя, — заверил Василий.

— Не так уж и много.

— Погодь, — словно очнувшись, сказал Иван.

Он склонился над связанным.

— Фёдор, хочешь, чтобы всё обошлось?

— Спрашиваешь, — криво усмехнулся тот. — Одно не пойму — к чему спрашиваешь?

— Мы тебя развяжем, а телегу отпустим. Только дай слово, ерепениться не станешь и пойдёшь с нами по-хорошему.

— Слово-то я дам, не жалко. Токмо как с дракой быть?

— Дракой? Какой ещё дракой? — сделал удивлённое лицо Елисеев. — Не было ничего. А ежли и было что, так мы с Василием давно уже позабыли. Правду я говорю, Василий?!

Турицын кивнул.

— Истину глаголешь — забыли.

— Видишь, Фёдор, ничего не было и быть не могло, — продолжил Елисеев. — Как в крепость приедем, ты в ножки их скородию господину Хрущову упади, да покайся. Авось, ничего тебе не будет. Пройдёт гроза мимо. С кем не бывает…

— Христом-богом клянусь, так и сделаю, — затряс головой Хрипунов. — А я добро помню, и то, что выручить меня хотите, не забуду вовек.

Хрущов принял его неласково. Даже сквозь закрытые тяжёлые двери секретарской было слышно, как бранится и топает ногами Николай Иванович. Разве что стёкла в окнах не дрожали.

Все бывшие в тот момент в присутствии канцеляристы, вскинув головы, вслушивались в громы и молнии, которые метал секретарь в нерадивого подчинённого. Наконец, отбушевало. Наступила тишина.

Иван вскинул голову. Возле их конторки стоял Хрипунов, комкая в руках мужицкий колпак.

— Обошлось, — умиротворённо произнёс он.

— Совсем-совсем обошлось? — спросил Елисеев.

— Можно сказать, что совсем-совсем. Одной трети жалованья за сей год лишили, да велели десять плетей всыпать в назидание. Пойду к кату договариваться, — подмигнул Хрипунов и ушёл.

— Зачем ему с катом договариваться? — спросил Елисеев у Турицына.

Тот засмеялся.

— А как иначе?! Рукомесло палаческое — особое. Любое наказание так повернёт, что оно каким хочешь боком выйдет. Кат, коли будет у него такое желание, детину навроде Федьки с десятка ударов до смерти запорет. А может так всыпать, будто и не били вовсе, а токмо погладили, хотя любой, кто экзекуцию сию узрит, посчитает, что лупили со всей силы, ажно мясо по углам летело.

Смотреть экзекуцию выгнали всех свободных канцеляристов. Как сказал Хрущов — в назидание. От стыда подальше «вразумляли» не на улице, а в нарочито отведённых покоях, без лишнего глазу.

Хрипунов обнажился по пояс, лёг на широкую лавку, закусил зубами нарочито изготовленную палку. По ухмылке на Федькиной роже Ивану стало ясно — с катом они сговорились.

Пришёл заплечных дел мастер Максимка Окунев — палач бывалый, многоопытный, разодетый, будто боярин. Вытащил из ушата с водой плётку о двух хвостах, повертел-покрутил в руках, проверяя справен ли инструмент.

— Жги, не тяни душу, — велел присутствовавший при наказании секретарь Хрущов.

Зрители инстинктивно подались назад. Свистнула, рассекая воздух, плеть. Дёрнулся, замычал Хрипунов, на голой веснушчатой спине его появились первые кровавые отметины.

Иван сам не понял, как зубами заскрипел: хоть не его били, но даже смотреть было больно.

— Поделом разбойнику. Жги ещё! — приказал развеселившийся Хрущов.

Кат вошёл в раж, взмахнул рукой. Ударил плетью, потом ещё и ещё. Задрожал, застонал от боли наказуемый.

— Четыре было, шесть осталось, — отсчитал секретарь.

Плеть с резким шлепком впечаталась в кожу, обагрилась кровью.

— Пять. Лупи, да покрасивше.

Максимка вскинулся, ударил по-хитрому, с вывертом. Федька от боли выпучил глаза и ненароком выронил изо рта палку. Иван подобрал её, помог несчастному снова закусить «кляп». Тот благодарно кивнул.

Отсчитав положенные десять ударов, кат убрал плётку в ушат. К распятому на лавке Хрипунову подсел маленький сухонький старичок — лекарь Мартин Линдвурм. Он протёр спину мокрой тряпицей и накрыл холстиной.

— Ему отшен нужен покой. Фюнф… пять минутен. Пошалуй, шуть-шуть больше, — на ломаном русском произнёс лекарь.