Мэри-Бет в 1920 году говорила приходским священникам церкви
Святого Альфонса, что «все обратилось в прах». Она даже слегка путалась в
разговоре с местными студентами, будущими архитекторами, когда речь зашла о
том, кто и когда построил особняк в Ривербенде. В записях того времени
Маргарита фигурирует как заказчик, хотя на самом деле она родилась в этом доме.
Когда слуги попросили Мэри-Бет назвать некоторых родственников, изображенных на
старых масляных портретах, украшающих особняк на Первой улице, она сказала, что
не может, и посетовала, что у далеких предков не хватило здравомыслия подписать
имена на обороте картин.
Насколько нам удалось выяснить, имена на оборотах картин
имеются, по крайней мере у некоторых портретов.
Возможно, Джулиен был единственным, кто читал старые
рукописи, которые, безусловно, хранились в доме. Еще в 1872 году он начал
перевозить их из Ривербенда на Первую улицу.
Как бы там ни было, в 1888 году Джулиен побывал в Доннелейте
и купил там разрушенный замок. А Мэри-Бет Мэйфейр до конца своих дней
рассказывала историю о том, что лорд Мэйфейр был отцом ее милой бедняжки Белл,
которая оказалась прямой противоположностью своей сильной матери.
В 1892 году какому-то художнику сделали заказ нарисовать
руины замка, и это масляное полотно находится в особняке на Первой улице.
Но вернемся к хронологии: в конце 1889 года мнимые дядя и
племянница вернулись домой с маленькой Белл, и Маргарита, в то время дряхлая
девяностолетняя старуха, прониклась к младенцу особым интересом.
Фактически Кэтрин и Мэри-Бет приходилось глаз не спускать с
ребенка все то время, пока он находился на Ривербенде, ведь Маргарита могла
отправиться с ним на прогулку и тут же забыть о нем, могла уронить младенца,
оставить его на ступеньках крыльца или на столе. Джулиен смеялся над этими
предосторожностями и не раз в присутствии слуг повторял, что у ребенка есть
собственный ангел-хранитель, который о нем позаботится.
К этому времени разговоры о том, что Джулиен может быть
отцом Мэри-Бет, полностью прекратились, и никто даже не заикался о его
вероятном отцовстве по отношению к Белл.
Но ради исторической правды мы должны отметить, что
абсолютно уверены в одном: он был отцом Мэри-Бет и отцом ее дочери Белл.
Мэри-Бет, Джулиен и Белл жили счастливо на Первой улице, и
Мэри-Бет, хоть и любила танцевать, посещать театры и балы, не проявляла
никакого интереса к поискам «другого» мужа.
В конце концов она вышла во второй раз замуж, как мы увидим,
за человека по имени Дэниел Макинтаир и родила еще троих детей – Карлотту,
Лайонела и Стеллу.
Ночью, накануне смерти Маргариты в 1891 году, Мэри-Бет
проснулась в своей спальне на Первой улице и закричала. Она настаивала на том,
что ей нужно немедленно уехать на Ривербенд, где сейчас умирает бабушка. Почему
за ней никого не прислали? Слуги разыскали Джулиена, который неподвижно сидел в
библиотеке на первом этаже и, как им показалось, плакал. Он как будто не видел
и не слышал Мэри-Бет, когда она умоляла его отвезти ее на плантацию.
Молодая ирландская горничная тогда услышала, как старая
квартеронка-домоправительница пробурчала под нос, что, может быть, это вовсе не
Джулиен сидит за столом и им следует пойти его поискать. Горничная
перепугалась, особенно когда экономка принялась громко звать «мишье Джулиен»,
расхаживая по дому, а неподвижно сидящий человек так и остался за столом,
уставившись в никуда, словно не слышал ее.
Наконец Мэри-Бет отправилась на плантацию пешком. Только
тогда Джулиен вскочил из-за стола, провел пальцами по своей седой шевелюре и
приказал слугам заложить повозку. Он настиг Мэри-Бет, прежде чем она дошла до
Мэгазин-стрит.
Следует отметить, что Джулиену в то время было шестьдесят
три и очевидцы отзывались о нем как об очень красивом мужчине яркой внешности,
с артистичными манерами. Девятнадцатилетняя Мэри-Бет была чрезвычайно красива.
Белл в ту пору было всего два года, и к этой истории она не имеет отношения.
Джулиен и Мэри-Бет прибыли на Ривербенд как раз тогда, когда
за ними отправляли слуг. Маргарита была почти без чувств, этакий полуживой
призрак древней старухи, вцепившейся костлявыми пальцами в необычную маленькую
куклу, которую она называла своей маман, к смущению лечащего врача и сестры,
позже рассказавшей об этом всему Новому Орлеану. Тут же присутствовал
священник, и его подробный отчет о происходившем также нашел отражение в нашем
досье.
По описаниям, кукла представляла собой отвратительного вида
вещицу с настоящими человеческими костями в виде рук и ног, привязанных к
туловищу черной проволокой, и гривой жутких белых волос, прикрепленных к грубо
размалеванной тряпичной голове.
У кровати уже несколько часов находились Кэтрин, в ту пору
ей был шестьдесят один год, и два ее сына. Тут же рядом был Реми, приехавший на
плантацию за месяц до болезни матери.
Священник, отец Мартин, только что причастил Маргариту, и на
алтаре горели свечи.
Когда Маргарита испустила дух, священник с любопытством
наблюдал, как Кэтрин поднялась с кресла, подошла к комоду, которым всегда
пользовалась вместе с матерью, достала из шкатулки, стоявшей на нем, изумруд и
отдала его Мэри-Бет. Дочь с благодарностью его приняла, тут же надела на шею и
продолжала плакать.
Тут священник заметил, что начался дождь, поднялся сильный
ветер, от которого загрохотали ставни и посыпались листья с деревьев. Джулиен,
как видно, пришел от всего этого в восторг и начал хохотать.
Кэтрин казалась усталой и перепуганной. Мэри-Бет продолжала
безутешно рыдать. Клэй, молодой человек привлекательной внешности, смотрел на
происходящее как зачарованный, а вот его брат Винсент остался ко всему
равнодушным.
Джулиен открыл окна, чтобы впустить в дом ветер и дождь, что
несколько напугало священника, во всяком случае привело в замешательство, так
как в ту пору стояла зима. Он тем не менее остался подле почившей, как подобало
его сану, хотя капли дождя уже падали на кровать. Деревья под напором ветра с
шумом бились о стены дома. Священник боялся, что какая-нибудь ветвь заденет его
сквозь раскрытое окно.
Джулиен совершенно невозмутимо, хотя глаза его были полны
слез, поцеловал усопшую Маргариту, закрыл ей глаза и вынул из ее рук куклу,
которую спрятал в карман. Затем он сложил ей руки на груди и обратился с речью
к священнику, объяснив, что его мать родилась в конце «прошлого века», прожила
почти сто лет, и за то время видела и поняла много вещей, о которых не могла
никому рассказать.
– В большинстве семей, – заявил Джулиен
по-французски, – когда умирает человек, все, что он знает, умирает вместе
с ним. Иначе обстоит дело с Мэйфейрами. В нас течет ее кровь, и все ее знания
перешли к нам, отчего мы стали сильнее.