Все это время Шарлотта разглядывала меня – холодно и
оценивающе, словно я был выставленным на продажу рабом. Она не скрывала
откровенного любопытства, тогда как я всеми силами старался завуалировать свой
жгучий интерес. Я был потрясен тем, что увидел: тонкий нос, глубоко посаженные
глаза, чуть припухлые щеки – в точности как у меня самого. Цвет и структура
волос – зачесанных назад и скрепленных большой заколкой – тоже напоминали мои.
Меня поглотила великая печаль. Это моя дочь – сомнений быть
не может! И вновь я испытал то же ужасное чувство сожаления, которое впервые
охватило меня в Монклеве, и вновь я увидел Дебору – разбитую куклу из белого
воска, лежащую на камнях перед собором Сен-Мишель.
Наверное, Шарлотте каким-то образом передалась моя печаль,
ибо личико ее на миг помрачнело. Но она, казалось, вознамерилась не поддаваться
горю.
– Вы в точности как описывала моя мать, такой же
красивый, – произнесла она, удивленно приподняв бровь. – Высокий,
сильный, с хорошей осанкой и отличным здоровьем, надеюсь.
– Бог мой, мадам, какие странные слова, – я
рассмеялся, испытывая неловкость. – Даже не знаю, как их воспринимать – то
ли вы мне льстите, то ли подразумеваете нечто совершенно противоположное.
– Мне нравится ваша внешность, – сказала она, и на
ее лице появилась странная улыбка, очень хитрая и презрительная, но в то же
время по-детски милая. Она надула губки, как капризный ребенок, – и эта
гримаска была полна невыразимого очарования – и долго, словно забыв обо всем,
разглядывала меня, а потом наконец произнесла: – Идемте со мной, Петир ван
Абель. Расскажите все, что вам известно о моей матери. Особенно о ее смерти. А
также объясните, какова цель вашего приезда. Только не лгите мне.
Последние слова она произнесла таким тоном, словно боялась
какой-либо обиды с моей стороны, и оттого показалась вдруг такой хрупкой и
ранимой, что меня буквально захлестнула безмерная нежность по отношению к ней.
– Я приехал не для того, чтобы лгать, – сказал
я. – Вам известно хоть что-нибудь?
– Нет, – после минутного молчания холодно ответила
Шарлотта, но было очевидно, что это неправда. Она присматривалась и изучала
меня точно так же, как я не раз изучал других, стараясь проникнуть в их тайные
мысли.
С легким кивком взяв меня под руку, Шарлотта направилась к
дому. Ее грациозные движения, мимолетное прикосновение ткани юбки к моей ноге
лишали меня возможности ясно мыслить. Она даже не взглянула на целый полк
рабов, выстроившихся по обе стороны от тропы с фонарями в руках, дабы освещать
нам путь. А вокруг благоухали цветы, пестрыми пятнами наполнявшие темноту, и
прямо перед домом росли массивные деревья.
Чуть-чуть не дойдя до ступеней лестницы, мы свернули в
сторону – под сень деревьев, где стояла деревянная скамья.
Шарлотта жестом пригласила меня сесть, и я подчинился. Тьма
вокруг быстро сгущалась, но желтые огни фонарей, развешанных в кронах деревьев,
и ослепительно яркий свет, лившийся из окон дома, позволяли достаточно
отчетливо видеть окружающую обстановку.
– С чего мне начать, мадам? – обратился я к
хозяйке. – Я ваш слуга и расскажу обо всем так, как вы пожелаете.
Шарлотта сидела вполоборота ко мне, сложив руки на коленях,
и в ее позе отчетливо ощущалось напряжение.
– Рассказывайте по порядку и без обиняков, –
ответила она, буквально впиваясь в меня взглядом.
– Дебора не погибла в огне. Она бросилась вниз с
церковной башни и разбилась о камни.
– Слава Богу! – прошептала Шарлотта. – Узнать
об этом из человеческих уст…
Ее слова повергли меня в некоторое недоумение. Неужели
призрак Лэшер уже рассказал ей обо всем, но она ему не поверила?
Шарлотта выглядела очень подавленной, и я даже засомневался,
следует ли продолжать, однако после секундного колебания заговорил снова:
– На Монклев обрушилась сильнейшая буря, которую
вызвала ваша мать. Ваши братья погибли, а вместе с ними и старая графиня.
Она молча смотрела куда-то вдаль, онемев от горя – или,
возможно, от отчаяния. В эти минуты она казалась вовсе не взрослой женщиной, а
маленькой потерянной девочкой.
Я счел необходимым вернуться в своем повествовании немного
назад и объяснил Шарлотте, как очутился в городе и встретился с ее матерью.
Затем я пересказал ей все, что знал со слов Деборы о призраке Лэшере и о том,
как он без ведома Деборы умертвил графа, а потом оправдывался и защищался от ее
гнева. В заключение я сообщил о желании Деборы, чтобы дочь обо всем узнала и
остереглась.
По мере того как я рассказывал, ее лицо становилось все
суровее, однако смотрела она не на меня, а куда-то в сторону. Я объяснил, как
мог, значение предостережений ее матери, а затем поделился собственными мыслями
об этом призраке и о том, что ни один маг никогда не писал о привидении,
способном учиться.
Она по-прежнему молчала и не шевелилась, а на ее лице
застыло выражение безудержной ярости. Когда же я наконец решился возобновить
рассказ, заметив, что мне кое-что известно о призраках, Шарлотта резко перебила
меня:
– Хватит об этом. И больше ни с кем здесь об этом не
заговаривайте.
– Хорошо, не буду, – поспешил я заверить ее, а
затем поведал, что последовало за моей встречей с Деборой, и описал день ее
смерти во всех подробностях, опустив только одну: что это я сбросил Лувье с
крыши. Просто сказал, что он умер.
Вот тут Шарлотта повернулась ко мне и с мрачной улыбкой
спросила:
– Как же он умер, Петир ван Абель? Разве не вы
столкнули его с крыши?
Ее лицо искривила холодная, исполненная гнева улыбка, хотя я
не понял, чем именно был вызван этот гнев – моими словами или поступками или
всем происшедшим в целом. Создавалось впечатление, будто она защищает своего
демона, считая, что я оскорбил его, и таким образом выражает преданность ему.
Ведь наверняка он рассказал ей о том, что я сделал. Впрочем, не берусь
утверждать, что догадка моя верна. Точно знаю лишь одно: ее осведомленность о
моем преступлении напугала меня, и, возможно, сильнее, чем я осмеливался самому
себе признаться.
Я не стал отвечать на ее вопрос.
Шарлотта долго молчала. Казалось, она вот-вот разрыдается,
но этого не случилось. Наконец она прошептала:
– Все решили, что я бросила свою мать. Но ведь вам
известно, что это не так!
– Знаю. Ваша мать сама отослала вас сюда.