— Да… И проследи, чтобы эти два архаровца получили свою долю награбленного. Они это заслужили.
Средние города XV века имели гарнизоны в пределах двух-трех сотен воинов. Крупные — около тысячи человек. Очень крупные… Очень крупных на юге Франции просто не имелось. Долгая война с Англией привела к тому, что основные крепости, замки, оборонительные линии располагались в основном на севере страны. На юге наступающие войска ощущали себя, как лиса в курятнике. Глаза разбегались от возможностей, рук не хватало, чтобы расхватать доступную добычу. Не было никакого смысла обрушиваться на каждый город всей своей сорокатысячной мощью. Это было все равно, что палить из пушки по воробью… Тем более, что и пушкарей, и артиллерии, и пороха со снарядами в армии теперь имелось в достатке. Поэтому перешедшие Рону силы Егор разделил на четыре основных направления. Псковский наместник вел десять тысяч ратников на запад, на Гиень, издревле считавшуюся английской провинцией, Темюр-мирза двигался на северо-запад, на Лепюин, Мюру и Клермон, в самое сердце Франции. Туда же были направлены основные силы легкоконных степняков, и Егор очень рассчитывал, что ордынец сможет найти общий язык со своими единоверцами. Ведь мало покорить вражеские города и веси — нужно будет еще увести от них лихих разбойных союзников. Немалый опыт Вожникова показывал, что сладить с татарами, даже дружелюбными, зачастую куда труднее, чем разгромить врага.
Немецкие наемники со своими капитанами шли строго на север, вдоль границ Империи, на Гренобль, Вьен, Шалон. Вожников очень надеялся, что они не перепутают, где свои страны, и где чужие, и собственную Германию по незнанию покорять не станут. Формально этими силами командовал ландграф Роберт фон Зундгау, однако на всех совещаниях, в походной колонне и в свите Егор отчего-то постоянно видел вместо него барона Ганса фон Шельзе. Но в отношения внутри дисциплинированных немецких полков великий князь пока старался не вмешиваться, дабы не наломать от незнания дров. Мало ли какая там субординация и какие обычаи? В полку из Вестфалии, вон, сотником арбалетчиков Антуанетта Легре числится. А командует — усатый мужик.
Четвертым направлением было приморское: на Монпелье, Нарбон, Тулузу, графство Фуа. Собрав в эти полки опытных, обстрелянных ватажников и храбрых, но слишком совестливых двинских северян, литовских дворян и часть шляхты, присягнувшую ему на верность, великий князь командовал этими силами сам, намереваясь встретить здесь наименьшее сопротивление. Вряд ли сытые и богатые торговые города захотят жертвовать собой во имя безумного короля. Им проще откупиться, поцеловать крест и платить подати в другую казну.
Это была самая нудная, самая долгая и самая выгодная часть начавшейся войны: обойти все города южной Франции и поменять в них власть. Даже если местные жители, не желая погибать, сами отворяли ворота — на каждый город уходило три-четыре дня. Если бились до последнего человека — больше недели. А городов в этой теплой курортной стране было очень, очень много.
Следующей жертвой незнания артиллерии оказался раскинувшийся в просторной долине, в окружении садов и виноградников, многолюдный Монпелье. Имея мощные стены, город, похоже, рассчитывал отсидеться в осаде, получая продовольствие с мелководных приморских заливов — теплых и кишащих рыбой. Свою ошибку жители поняли, когда установленные на берегах Кулазу пушки начали топить лодки, идущие по реке. Разрушать укрепления не понадобилось: не дожидаясь ужасов голода, монпельенцы сами открыли победителям ворота, надеясь на русское милосердие. Ватажники поклялись на кресте, что не убьют и не покалечат ни одного человека — и с улюлюканьем ворвались на улицы.
Разумеется, великий князь и император участия в разграблении не принимал, за бокалом вина разбираясь у себя в шатре с полученными письмами. Больше всего он ждал вестей от рыцарей ордена храмовников, но пока получал только сообщения из дома: от любимой супруги Елены, заверяющей, что в державе, оставленной на ее попечение, все тихо и спокойно, о бунтах не слышно, в порубежье тишина. Что с сыночком старшим все в порядке. Няньки отписываются, кушает хорошо и растет быстро. А второго сына Елена полагает родить к началу июля. Были письма и от Карима Заурбека, пишущего о погоде, что означало — с казной все в порядке, сборы и подати поступают своим чередом; и от поморского старшины, прямолинейно докладывающего, что все корабли отправлены в Северное море в должный срок; и от мудрого Хафизи Абру, благодарящего за возможность с охранным письмом пересечь Германию; и от некоей Элен д’Арлен, фрейлины королевы Изабеллы Баварской, предупреждающей о том, что король исполчает своих дворян. Точнее — королева от имени своего безумного супруга. Учитывая скорость, с которой путешествовало письмо, армия уже должна собираться возле упомянутого в послании Провена.
Элен д’Арлен была уникальной находкой господина Фуггера. Милая девушка, чудом попавшая к королевскому двору, пожаловалась своей престарелой бабушке, как там все дорого и как трудно ей удержаться в свите. Та пришла к Фуггеру занять денег для любимой внучки… С тех пор посыльный каждый месяц привозит девушке в Париж два флорина и забирает взамен письмо для бабушки со сплетнями и слухами. А господин Фуггер, опираясь на эти «слухи», регулирует курсы меняльных лавок и цены на товары, идущие на запад или обратно. Теперь вот еще и великий князь к сему животворному роднику присоседился.
Несчастная фрейлина, наверное, даже не подозревала, что ее бабуля скончалась еще полтора года назад.
А может, и знала. Уж очень решительно она попросила родственницу накинуть ей еще флорин к содержанию, сославшись на то, что во время начавшейся войны проживание при дворе станет намного, намного дороже…
Прикинув, что по срокам сбора войск действия французского двора примерно совпадают с запланированными, Вожников отложил письмо, взял следующее, скрепленное сургучной печатью, тупо посмотрел на непонятные иероглифы и закричал:
— Федька! Это еще что за чудо? Принес письмо — тащи тогда и переводчика!
— Так оно с посыльным приехало, княже. Позвать?
— Зови, коли уж все равно приехало…
Через минуту в палатке появился молодой человек в белых туфлях, светло-серых чулках и пуфах, в бледно-желтом колете и такого же оттенка куцем плащике, едва достающем до пояса, и в голубоватом берете с ярко-синим пером. Сдернув берет и старательно им помахав, посыльный сообщил на вполне терпимом русском:
— Король Португалии Жуан Первый желает тебя уверить в своем дружелюбии, совершеннейшем почтении, уважении и восхищении. Ты достиг таких невероятных достижений с такой скоростью, что это не может не свидетельствовать о благожелательности к тебе Всевышнего. О том же говорит и твое назначение Святым Престолом в патроны французского короля. Бог на твоей стороне. Король Жуан набожный католик и тоже желает быть на стороне Господа. Он готов заключить с тобой равноправный союз и поддержать в борьбе за правое дело.
— Сколько языков ты знаешь? — удивился речи португальца Вожников.
— Русский, арабский, персидский, немецкий… — поклонился дворянин.
— Счастливы короли, имеющие столь образованных слуг… Передай королю Жуану, что я рад принять его дружбу и всегда готов к союзу с честным и открытым правителем. — Егор поклонился посыльному и жестом его отпустил.