— Ваше сиятельство, — проговорил Сухомлинов, — а может, вам с бароном поговорить?
— Ты что, вздумал мне советы давать? — возмутился Бестужев. — Но кое в чем ты, князь, прав. Встретиться с пруссаком надобно. А вот и Фимка, — проговорил граф, когда в зал вошел денщик его сиятельства. — Долго же ты шел. — Протянул письмо и приказал: — Отнесешь Эйлеру. Узнай, когда он сможет расшифровать.
Ефим взял письмо, поклонился. Ушел. Князь Сухомлинов проводил взглядом молодого человека в лиловой ливрее.
— Вот что, князь, — проговорил граф, вставая из-за стола и подходя к Сухомлинову, — встречусь я с твоим немцем. Но мне сначала письмо требуется расшифровать, а на это время нужно. — Граф задумался, хотел было назвать, сколько именно, но передумал: — Я пошлю вам человека, он сообщит вам, князь, когда именно и где. А теперь ступайте.
Феоктист Эрнестович поклонился. Надел треуголку и вышел. Бестужев проводил его взглядом и прошептал:
— Будем надеяться, что шифр господа французы не изменили.
Граф не ошибся. Через три дня Эйлер прислал расшифрованное письмо. Алексей Петрович пробежался по тексту и вздохнул:
— Я так и знал. Что ж, думаю, я, кажется, придумал, как помочь прусскому барону. Нужно поговорить с матушкой императрицей насчет просьбы князя Петра.
Взглянул на Ефима. Взял бумагу и начал писать. Когда закончил, протянул ее денщику и сказал:
— Доставишь это князю Сухомлинову в Лейб-гвардии Конный. Отдашь лично в руки. Запомнил — лично в руки?
Денщик кивнул. Запихнул бумагу в карман и покинул зал.
Граф Бестужев-Рюмин назначил встречу на 21 августа. В тот день, когда должна была состояться свадьба князя Петра Федоровича и Екатерины Алексеевны.
ГЛАВА 7
Санкт-Петербург.
Август 1745 года.
День 21 августа прошел для барона в напряжении. Накануне вечером к нему на квартиру приехал князь Сухомлинов. Кавалерист постучался в дверь и только после разрешения войти открыл ее. Тут же с порога сообщил, что граф Бестужев-Рюмин будет ждать фон Хаффмана завтра. На церемонии венчания князя Петра Федоровича и принцессы Екатерины Алексеевны.
— Неплохо бы, барон, одеться во что-нибудь неожиданное, — добавил князь, глядя, в какую задумчивость вогнали Черного гусара известия. Вполне возможно, пруссак уже давно свыкся с мыслью, что позорное бегство из армии Фридриха не поможет ему сыскать славы в России. Барон забыл, что страна еще не отошла от правления курляндца. — Надеюсь, у вас что-нибудь подходящее найдется? — уточнил он.
— А что? — пролепетал Игнат Севастьянович, приходя в себя. Все же новость стала для него неожиданной. Он уже стал опасаться, что тайная переписка французского графа с королем не такая уж и важная. А вон как все по-другому повернулось. Неожиданно подумалось, уж не к Екатерине ли Алексеевне в советники они направлены? Ведь увлеклась же, как помнил Игнат Севастьянович, в будущем русская императрица французскими мыслителями. В частности Вольтером.
— Да вот говорю, барон, есть ли у вас некий наряд, что мог бы поразить великого князя?
Игнат Севастьянович задумался. В словах князя было разумное зерно. Все же, как известно, встречают по одежке, а уж провожают по уму. Из одежды только черный гусарский мундир, колпак с черепом, ну и, пожалуй, ничего. Костюмчик, подаренный французскими дипломатами, от обычной одежды ничем не отличался.
— Гусарский мундир, — проговорил он.
— А ну, покажите.
Барон фон Хаффман подошел к шкафу (трактирщик пошел на его уговоры и притащил в квартиру) и открыл дверцу. Извлек на свет божий слегка испачканный мундир и показал князю.
— Вполне, — кивнул князь Сухомлинов, затем приказал барону одеться.
Игнат Севастьянович выполнил его приказ. Кавалерист теперь оглядел его и констатировал:
— То, что надо. Вот только в порядок бы привести.
Весь оставшийся вечер фон Хаффман провозился с мундиром. Выпросил у Глаши утюг. Девушка хотела сама погладить, но он ей не доверил. Не дай бог сожжет, а у него другого нет. Вот удастся на службу поступить, тогда обзаведется другим, а пока придется довольствоваться этим. Еще затребовал ножницы, из-за чего тут же услышал упрек:
— Такой мундир и испортить.
Пришлось объяснять, что кое-что придется отпороть.
Глаша все принесла. Оставила его одного за работой. Когда она уходила, фон Хаффман проводил ее взглядом и вдруг понял, что девушка в него влюбилась. Усмехнулся. Погладил свои усы и провел рукой по щекам.
— Вот черт, давно не брился.
За делами застала его ночь, а утром, если бы не пушечные выстрелы из крепости да с кораблей, так вообще не проснулся бы. Точно бы опоздал. Как только глаза протер, вспомнил, к чему они были.
— Ё-моё, — прошептал он, вскакивая с постели, — это же сигнал для сбора войск.
В памяти тут же всплыли воспоминания, полученные еще в гимназии. Свадьба князя Петра Федоровича и Екатерины Алексеевны началась в пять часов утра в пятницу. После канонады войска будут построены шпалерами от Зимнего дворца (еще старого) до Казанского собора. Именно в нем (совсем непривычном для глаза человека двадцатого века) и будет происходить венчание. Выстрелов, как отметил Игнат Севастьянович, было пять.
— Ё-моё, — повторил барон, подходя к окну, — уже шестой час. Церемония вот-вот начнется, а я еще не готов.
Надеяться, что за ним приедет в карете князь Сухомлинов, не стоило. Тот, скорее всего, уже спешил с остальными кавалеристами на построение.
Вообще-то церемония, выработанная по версальскому образцу, началась уже три дня назад, когда по городу начали совершаться разъезды герольдов, сопровождаемые отрядами гвардейцев и драгун. Под звук литавр (барабанщики в эти дни отрывались от души) они извещали о готовящемся обряде.
Ровно к шести часам утра Игнат Севастьянович добрался до Зимнего дворца. Тут уже было порядочно народу. Среди различных карет суетились люди. Бегали слуги. Дворяне изображали из себя важных персон, ходили вальяжно. Друг с другом вели беседы, изредка ругая кучеров, что дремали на облучке, и слуг, то и дело норовивших попасть под ноги кому-нибудь из знати. Дамы хвастались своими нарядами, и лишь только барон фон Хаффман чувствовал себя белой (это несмотря на черный цвет мундира) вороной. Он уже начал впадать в отчаяние, понимая, что заблудится в этой катавасии, как вдруг его окликнули. Игнат Севастьянович оглянулся и увидел карету. В окошко высунулся князь Сухомлинов и поманил его рукой. Барон словно на крыльях подлетел к нему.
— Я погляжу, вы готовы, барон, — проговорил князь, выбираясь из кареты. Учтивый слуга, коего Игнат Севастьянович видел накануне в окно, открыл дверцу и помог хозяину выбраться. — Не удивляйтесь, что я здесь, а не на плацу, — проговорил Феоктист. — Карточный долг, — недвусмысленно пояснил он. Фон Хаффман улыбнулся.