– Ее отвезли в Калифорнию, к Элли и Грэму, чтобы она
жила в шикарном доме на берегу залива Сан-Франциско и каталась на большой яхте.
Вот что случилось с дочерью Дейр-дре.
Значит, девушка ничего не знает, подумал доктор, но вслух не
произнес ни слова.
– Пусть Карл и Нэнси остаются здесь и обо всем
заботятся! – продолжала толстуха. – Знакомая семейная песенка. Пусть
Карл подписывает чеки, а Нэнси стряпает и драит дом. Интересно знать, какого
черта здесь ошивается Милли и чем она занимается? Милли всего-навсего ходит в
церковь и молится за всех нас. Ну разве не великое занятие? Тетушка Милли еще
более бесполезна, чем была когда-то тетушка Белл. Я вам скажу, что лучше всего
умеет тетушка Милли. Срезать цветы. Тетушка Милли без конца срезает розы, а
потом кусты дичают. – Мисс Нэнси громко засмеялась (и смех ее едва ли можно
было назвать приятным), а затем прошествовала мимо доктора в спальню пациентки,
вцепившись в засаленную ручку швабры. – Нельзя попросить сиделку подмести
пол! Нет, как же, они теперь не унижаются до этого! Скажите на милость, почему
какая-то там сиделка не может подмести пол?
В спальне Дейрдре царили чистота и порядок. Скорее всего,
эта большая, полная воздуха комната, выходящая на северную сторону, была
хозяйской спальней. В мраморном камине лежал пепел. А такие массивные кровати,
как та, на которой спала Дейрдре, – с высоким балдахином из орехового
дерева и стеганого шелка, – делали в конце прошлого века.
Доктору понравился запах мастики и свежего белья. Однако
расставленные по всей комнате религиозные предметы производили весьма
устрашающее впечатление. На мраморном туалетном столике он увидел статую Святой
Девы с обнаженным красным сердцем в груди – зрелище зловещее и отталкивающее.
Чуть поодаль – распятие с фигуркой истерзанного, скорчившегося Христа,
натуралистично раскрашенной, вплоть до темных струек крови, вытекавших из-под
пронзивших руки гвоздей. В красных бокалах, возле которых лежал высохший
кусочек пальмы, горели свечи.
– Она уделяет внимание всем этим штучкам? –
спросил доктор.
– Черта с два, – ответила мисс Нэнси, наводя
порядок в ящиках туалетного столика, откуда резко пахнуло камфарой. – Как
же, великое благо сотворят эти святые под здешней крышей!
Сквозь выгоревшие атласные абажуры виднелись четки,
свешивавшиеся с медных, украшенных гравировкой ламп. Казалось, в этой комнате
десятилетиями ничто не менялось. Неподвижно замерли желтые кружевные занавеси,
успевшие кое-где истлеть. Они словно ловили в плен бившие в окна солнечные
лучи, а вместо них посылали в комнату свой собственный свет – тусклый и
мрачный.
На мраморной крышке столика возле кровати стояла шкатулка с
драгоценностями. Крышка была откинута, словно внутри лежали дешевые стекляшки,
а не настоящие камни. Даже доктор, слабо разбиравшийся в таких вещах, не
сомневался в их огромной ценности.
Возле шкатулки стояла фотография дочери-блондинки. А за ней
– более старый, выцветший от времени снимок той же девушки: она и в детстве
была весьма миленькой. Под снимком было что-то нацарапано. Доктору удалось
разобрать лишь часть надписи: «…Школа Пасифик-Хейтс, 1966…»
Едва доктор дотронулся до бархатной обивки шкатулки с
драгоценностями, мисс Нэнси резко обернулась и крикнула:
– Доктор, не трогайте там ничего!
– Боже мой, неужели вы думаете, что я вор?
– Вы многого не знаете об этом доме и о своей
пациентке. Как вы думаете, доктор, почему здесь поломаны все ставни? Почему они
готовы вот-вот сорваться с петель? А почему отвалилась с кирпичей
штукатурка? – Мисс Нэнси замотала головой, отчего затряслись ее дряблые
щеки и искривился бесцветный рот. – Только позвольте кому-нибудь
попытаться починить эти ставни. Или попросите кого-нибудь приставить к стене
лестницу и попробовать покрасить этот дом…
– Я не понимаю, о чем вы, – пробормотал доктор.
– Никогда не прикасайтесь к ее камешкам, доктор, вот о
чем я говорю. Не трогайте ни в доме, ни вокруг него ни одной вещи, если они не
связаны с вашей работой. Взять, например, бассейн. Ведь он весь забит листьями
и грязью, но надо же – старые фонтаны по-прежнему действуют. Вы когда-нибудь
задумывались об этом? Только попробуйте закрыть их краны, доктор!
– Но кто…
– Оставьте в покое ее драгоценности, доктор. Вот вам
мой совет.
– А что, перемена в окружающей обстановке способна
заставить ее заговорить? – в лоб спросил доктор. Терпению его пришел
конец, да и перед этой тетушкой он не испытывал такого страха, как перед мисс
Карл.
Мисс Нэнси засмеялась.
– Нет, ее это не заставит что-либо сделать, – с
презрительной усмешкой ответила она.
Мисс Нэнси с шумом задвинула ящик обратно. Задребезжали
стеклянные бусины четок, ударяясь о небольшую статую Иисуса.
– А теперь извините, мне нужно убрать еще и в ванной.
Доктор посмотрел на бородатого Иисуса, указывавшего пальцем
на терновый венец вокруг своего сердца.
Быть может, они здесь все не в своем уме? А если он не
уберется из этого дома, то, вероятно, и сам лишится рассудка.
Как-то днем, когда доктор находился в столовой один, он
вновь увидел то же слово – «Лэшер», – выведенное на покрытом густым слоем
пыли столе. Писали как будто кончиком пальца. Начертание заглавной буквы было
на удивление затейливым. Что же все-таки могло означать это слово? На следующий
день надпись исчезла – оказалась стертой вместе с пылью. На его памяти это было
первым и последним вторжением в пыльное царство столовой. Серебряный чайный
сервиз, стоявший в буфете, давно уже почернел от грязи. Фрески на стенах
потускнели, но если бы доктор внимательно вгляделся в них, то увидел бы тот же
самый плантаторский дом, что был изображен на картине, висевшей в холле. Долго
и внимательно рассматривая люстру, доктор вдруг понял, что ее никогда не
переделывали под электричество. Подсвечники по-прежнему сохраняли следы воска.
Какой же грустью веяло от всей окружающей обстановки!
Даже ночью, в собственной, вполне современной квартире,
выходившей окнами на озеро, доктор не мог избавиться от невеселых мыслей о
своей пациентке. Неужели она и спит с открытыми глазами?
– Быть может, это мой долг?… – вслух произнес
доктор.
Но в чем состоит этот долг? Ее врач имел репутацию
прекрасного психиатра. Бесполезно оспаривать его диагноз. Бесполезно пытаться
провести какой-нибудь дурацкий эксперимент – скажем, вывезти ее за город или
принести на террасу приемник. Или… прекратить введение седативных препаратов и
посмотреть, к чему это приведет…