Убийства мальчиков-посыльных - читать онлайн книгу. Автор: Перихан Магден cтр.№ 29

Your view of society

Screws up my mind

Like you will never know

Мальчик повернулся ко мне. Он повернулся ко мне. Это был он. Сын Эсме. Мальчик-посыльный. У меня подкосились колени, хоть я и сидел. Он смотрел на меня ясными голубыми глазами. В грязи у него была не только одежда, но и лицо. Он улыбнулся. И подошел ко мне.

— Здравствуйте! — сказал он. У него был звонкий голос, в котором слышались какие-то щебечущие нотки.

— Здравствуй, посыльный. То есть привет, — отозвался я.

— Между прочим, у меня есть имя, — хихикнул он.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Себастьян! — ответил он.

Ну конечно. Себастьян.

— А мама, мама твоя где? — нетерпеливо спросил я.

— Эсме опоздала на корабль, — сказал он. — Пошла навестить дядю Доманью. Сказала: «Если опоздаю, садись на корабль и уплывай, а я догоню тебя на следующем». Вот я сел и поплыл. У нас очень красивая каюта: на палубе «С». А твоя где? Где твоя?

С посыльными у него не осталось ничего общего. Сын Эсме. Это был сын Эсме.

— Что за надпись у тебя на спине? — спросил я.

— Моя любимая группа, «Кокни Ребел», — сказал он. — Строчка из их песни «Себастьян». Мама очень обрадовалась, когда узнала, как меня зовут. Оказывается, это ее любимая песня. Заказала мне футболку с такой надписью. Как? Красиво получилось?

— А-а-а, так значит, ты выбрал себе имя по этой песне?

— Не-е-ет. Я выбрал его в честь Баха, — ответил он. — Но оно мне уже надоело. Я хочу его поменять. Пусть будет Иоганн. Или Мурик.

— Иоганн опять из-за Баха?

— Да-да, обожаю Баха.

— Но Мурик — это кошачье имя.

— Какая разница?

Правильно. Какая разница. Иоганн или Мурик.

Он радостно подпрыгнул:

— Мама очень хочет, чтобы меня звали Тедди. В честь одного рассказа Сэлинджера. Это ее самый любимый писатель. Ты знаешь, ее имя тоже из Сэлинджера.

— Не знаю, — ответил я. В горле у меня стоял ком. Я был готов разрыдаться. Как я соскучился по Эсме! — Думаю, что так ее назвал профессор Доманья. Он же крестный отец твоей матери.

— Нет, вряд ли, — весело ответил он.

— Что значит «вряд ли»? — переспросил я, не сдержав дрожь в голосе.

— Мама родилась в Индии. Росла там до семи лет. Ее отец был атеистом, а мама — буддисткой. Во-первых, зачем ей креститься? Во-вторых, профессор Доманья никогда не ездил в Индию. Кажется, профессор Доманья выдумал все насчет мамы, но я не уверен.

— Зато я уверен! — вскрикнул я. У меня перехватило дыхание. В какого ужасного, какого заурядного человека я превращался. От этой мысли я покраснел и опустил голову. Теперь еще и перед ребенком опозорился.

— Мне так нравятся раковины, которые ты подарил, — сказал он. — Всегда ношу их с собой. Ты прав. Они всегда помогают отвлечься, когда грустно. Когда я в ту ночь вернулся от тебя, они ужасно всем понравились. Я раздал несколько штук друзьям.

— Другим посыльным? — с улыбкой спросил я. Ну скажите, кому нужен человек, который не в состоянии себя контролировать — свой голос, выражение лица? Мне так хотелось напиться.

— Ну конечно, кому же еще? — спросил он. И подмигнул.

Эх, в мире, где посыльные с такой легкостью превращаются в обычных детей, мне только и оставалось, что заикаться и запинаться, краснеть и бледнеть, кричать и голосить. Будь что будет, лишь бы виски не переводилось!

— Ты знаешь, я так и не раскрыл преступление. Преступления, — признался я.

— А раскрывать было и нечего, — ответил он. — Это были самоубийства.

— Самоубийства? — от потрясения я готов был рухнуть в обморок.

— Самоубийства, обставленные как убийства, — объяснил мальчик. — Когда кто-то хотел умереть, он совершал самоубийство, а мы обставляли его, как убийство. Такой был уговор.

— Почему вы убивали себя, милый малыш? — спросил я. — Почему? Почему?

— А ты думаешь, нам очень хорошо живется? — спросил он, глядя на меня своими огромными голубыми глазами. — Мы слишком много знаем. Нам скучно, мы убивали себя оттого, что были посыльными, оттого, что жизнь — это такая скука. Если бы не мама, я был бы следующим. Двенадцатым погибшим посыльным. Знаешь, нам колют один препарат, инъекции, от которых мы навсегда остаемся детьми, посыльными. Но с этими инъекциями мы можем прожить не дольше тридцати лет. А если мы перестаем их получать, то…

— То что?

— Умираем через год-другой. То есть вариантов у нас немного: либо навсегда остаться посыльным, либо прожить год-другой, как обычный ребенок. В Городе это, конечно, невозможно. Ну вот, Эсме помогла мне сделать выбор. Я поживу пару лет обычным ребенком. Что скажешь?

— То есть тебе перестали делать эти инъекции? — с ужасом спросил я.

— Инъекции — монополия Городского Совета, — ответил он. — Плата за то, что мы посыльные. Разве ты не понимаешь? Я был готов убить себя, чтобы не быть посыльным! И вообще, зачем жить больше двух лет? Посыльный или ребенок — какая разница? Жизнь — скучная штука.

— Значит, это были не Убийства, а Самоубийства Посыльных? — уточнил я. — Так?

— Ага, — кивнул он. — Забавно, правда?

— Очень забавно! — возмутился я. — И что же, так все и будет продолжаться?

— Ага, — ответил он. — Вчера вечером еще один покончил с собой. Думаю, скоро все предприятие накроется. Это наша главная цель — чтобы не было новых посыльных.

— Мсье Жакоб знал об этом? — спросил я.

Он расхохотался:

— Не скажу! — От смеха у него выступили слезы.

— Но при чем здесь я? — удивился я.

— Не скажу! — крикнул он. И убежал.