— Где же ты его нашла-то? — спросил Старшина, — Вот молодец, Ри. Мог же и вообще шею себе сломать где-нибудь с лестницы. Как ты его вычислила?
— Вычислила, — сказала Ри. — Бог помог. В смысле, он туда пошел, а я там в засаде как раз его и караулила. На улице Космонавтов.
Часть шестая
ВЕРДИКТ
Понедельник, 31 июля, 22.30
Единственный оставшийся в комнате ненадежный стул занимала Хинди, которая теперь сидела напротив уснувшего Медведя и как ни в чем не бывало читала найденный на полке журнал, чьи сохранившиеся страницы были посвящены парашютному спорту. Собственно, присматривать за Петрищевым нужды не было, он спал как убитый, но так ей было спокойнее, а на кухню, откуда слышался голос Ри, идти ей не хотелось.
На кухне теперь было довольно чисто, но сесть было негде. Кому-то надо было уже уходить, когда раздался звонок в дверь. Старшина, Журналист и Ри посмотрели друг на друга, звонок настойчиво звонил снова. На всякий случай они пошли открывать втроем — на пороге стояла Роза с пакетом из «Седьмого континента» в руках.
— Ба! — сказал Журналист, — Акт третий, явление шестое! А тебе что тут надо?
— Да ты проходи, Роза, проходи, — сказал Старшина, но не по-доброму.
— А где Петрищев? — растерянно спросила Роза, которая никак не рассчитывала встретить в квартире Медведя такое собрание.
— Спит он, спит, ты не переживай, — сказал Старшина, в голосе которого появились вдруг те же интонации, с какими он разговаривал когда-то давно, полтора месяца назад, когда они все еще только познакомились, — А что это ты ему там принесла, заботливая ты наша? И как ты, кстати, адрес узнала?
— Узнала, — сказала Роза, — Я ему еды купила. Должен же он поесть.
— А по-моему, у тебя там водка, — сказал Зябликов, — Хорошая водка-то? Может, мы ее все вместе и выпьем за успех нашего безнадежного дела?
Ha Розу с пакетом в руках смотрели теперь уже не трое, а четверо, так как Хинди тоже вышла из комнаты, все еще держа в руках журнал о парашютном спорте.
— Ну, раз вас тут и так много, я, пожалуй, пойду, — сказала Роза, пятясь.
— Нет уж, — сказал Журналист, перекрывая ей отступление, — Раз уж ты пришла, мы теперь все вместе поговорим. Ты же его голос сейчас хотела за водку купить. И у Ри в саду ты подслушивала, когда мы с Океанологом разговаривали, скажешь, нет?
— Я тоже видела, — подтвердила Ри, — Я просто не поняла тогда.
— А ну-ка, все на кухню, — сказал Старшина. — А ты, Хинди, иди, не слушай.
— Пытать будете? — спросила Роза, усаживаясь на единственную табуретку и пытаясь насмешкой скрыть не страх, потому что бояться ей, на самом деле, было нечего, и это она совершенно расчетливо понимала, но, как это ей самой было ни удивительно, стыд.
— Ты же своя, так давай колись, — сказал Старшина, — Ты на Лисичку работаешь?
— А ты сам на кого? — огрызнулась Роза, обводя их всех глазами снизу вверх с табуретки. Все-таки стыд — это не страх, причина его как будто не так отчетлива, и побороть его из-за этого как будто легче. Роза быстро освоилась и заговорила с английскими ударениями: — Вы из себя только борцов за правду не стройте, не надо вот этого вот. Вот ты, Майор, сразу был засланный, это можно понять, хотя мог бы и не прикидываться пенсионером, а честно сказать, что работаешь заместителем директора на охранной фирме. Ну а всех остальных-то просто купили. Ладно, меня она взяла за горло, потому что меня есть за что взять, а Кузякина и Ри она просто купила, это как? И что вы на меня теперь так смотрите, как будто предатель только я?
А ведь она говорила чистую правду, как они все сейчас сообразили, боясь даже поглядеть друг на друга. Они все стояли вокруг Розы, сидевшей посереди кухни на табуретке, как судья.
— На чем же она тебя зацепила? — спросил Зябликов, у которого у единственного здесь было право задавать такие вопросы, и ему достойно было ответить.
— Шантаж, Майор, обыкновенный шантаж, — сказала Роза, — Но шантаж — это сильное средство. Вот если бы она мне предложила деньги, то я бы, наверное, не взяла. И Слесарь не взял. Я ему штуку долларов давала, представляете, какие это для него деньжищи? И кто из нас теперь, выходит, лучше? И алкоголик не взял бы, а может, ему уже и предлагал кто-нибудь, а он взял да и запил, вот у него какой выход есть. А у меня какой?
Роза в первый раз, потому что до этого она была слишком поглощена собственной защитой, оглядела нищую кухню Петрищева, и в первый раз, может быть, известный ей до этого только в теоретической плоскости вопрос: «Иметь или не иметь?» — приобрел для нее вид простой и практический. И как бы в ответ на этот вопрос в комнате послышалась возня, и совершенно невменяемый под действием снотворного, норовя все время упасть лицом в пол, Медведь стал ломиться в туалет. Хинди, поддерживая его сзади, потому что в маленькой уборной встать рядом им было невозможно, старалась сбоку рассмотреть, попадает ли он струей в коричневый от ржавых потеков унитаз.
— Ну ты уж не промахнись, родненький, — заботливо сказала Хинди, и все в кухне разом вздрогнули, услышав эту заученную, но и очень личностно сказанную фразу через оставшуюся открытой дверь.
— Ну, вы как хотите, а я все-таки выпью водки, — сказал Журналист, решительно доставая из Розиного пакета бутылку, сворачивая ей пробку и наливая себе в чашку, поскольку никакой другой посуды в кухне и не было видно.
— Смотри, тебе же ехать, — с сомнением сказал Старшина, которому тоже сейчас вдруг захотелось выпить, но он был человек дисциплины.
— Доеду как-нибудь, — сказал Журналист, опрокидывая водку из чашки в рот и сразу же закуривая вместо закуски. Дыхание у него восстановилось не сразу, а говорить он начал раньше, чем оно восстановилось: — Да нет, ой… Крепкая! Я… я лучше вообще никуда не поеду. Я с Хинди побуду. Ну да, я взял деньги, но я же для Анны Петровны взял.
— Но ты же взял две, а отдал одну, — мстительно сказала Ри, тоже наливая себе водки в единственную чашку. С Хинди он здесь, видите ли, побудет.
— Ну, мне же тоже на что-то надо жить. Мне за квартиру надо платить хозяйке, что, не понимаешь? А ты сама-то когда взяла, я не понял?
— Отставить! — сказал Старшина, отнимая у Ри чашку и выливая водку в раковину, — Надо не так, чтобы волосы теперь на жопе рвать, а надо конструктивно, — Он опять, как бывало вначале, стал рубить воздух ребром деревянной ладони, — Кто на чем там сломался, сейчас копаться не время, ну сломался, значит, надо чинить. И на войне так тоже бывало: ломался человек, а потом вставал и шел, иногда даже и погибал. Даже предателей у нас не всегда убивали, всякие бывали обстоятельства. Если никто еще не погиб. А ведь у нас никто еще не погиб, поэтому надо конструктивно. Другие мнения есть?
— Да я-то согласна, — сказала Роза, которая встала с табуретки, чтобы не выделяться на фоне остальных, и заговорила уже снова «по-английски», — Но насчет погибать, мне что-то не хочется. А я ведь реально в тюрягу могу сесть. Так что ты думай, начальник.