Кровь и золото - читать онлайн книгу. Автор: Энн Райс cтр.№ 91

– Ты знаком с ней, Мастер? – спросил он, удивив молчавшего Риккардо.

– Да, и тебе это известно, Амадео. Она рассказала тебе, что я приходил с визитами. Ты видел у нее мои картины.

Я ощутил в нем внезапный прилив яростной ревности. Но лицо его не изменилось. «Не ходи к ней!» – взывала ко мне его душа. Я знал: он хочет, чтобы Риккардо ушел и мы остались наедине в постели под сенью бархатного полога.

Он обладал упрямством и неизменно проявлял его в наших с ним отношениях. И тем самым бесконечно искушал меня, вызывал во мне безоговорочную преданность.

– Но я хочу, чтобы ты вспомнил, – неожиданно обратился я к нему по-русски.

Он был потрясен, но не понял моих слов.

– Амадео, – произнес я на венецианском диалекте, – вспомни, что было до того, как ты попал сюда. Вспоминай, Амадео. Каков был твой мир?

Кровь прилила к его щекам. Он очень расстроился. Как будто я его ударил.

Риккардо протянул к нему руку, чтобы успокоить.

– Мастер, – сказал он, – ему слишком тяжело.

Амадео сидел как парализованный. Я поднялся с кресла, обнял его и поцеловал в волосы.

– Ладно, забудь обо всем. Пойдем к Бьянке. Этот час ей больше всего по душе.

Риккардо изумился, что я позволил ему так поздно выйти в город, Амадео по-прежнему не мог прийти в себя.

Бьянку плотной толпой обступали болтливые гости. Среди них были флорентинцы и англичане.

Увидев меня, Бьянка расцвела. Она отозвала меня в сторону, ближе к спальне, где, словно на сцене, стояла богато украшенная кровать, увенчанная лебедем.

– Наконец-то! – воскликнула она. – Я так рада тебя видеть! Ты не представляешь, как я соскучилась. – Она умела найти теплые слова. – В моем мире нет места другому художнику, Мариус. – Она хотела поцеловать меня, но я не стал рисковать. Я наклонился, поспешно приложился губами к ее щеке и отстранился.

Чарующее обаяние! Глядя в ее овальные глаза, я оказывался в мире картин Боттичелли. В руках моих каким-то образом снова оказывались темные ароматные пряди волос Зенобии, собранные на полу дома, что находился на краю света.

– Бьянка, дорогая моя! – ответил я. – Я готов открыть свой дом, если ты будешь принимать гостей. – Слова, сорвавшиеся с моих губ, потрясли прежде всего меня самого. Я не знал, что хотел этим сказать. Но продолжал развивать безрассудную мечту: – У меня нет ни жены, ни дочери. Открой мой дом навстречу миру!

Выражение триумфа на ее лице стало самым лучшим подтверждением. Да, так я и сделаю.

– Я всем расскажу, – тотчас ответила она. – Да, я буду принимать твоих гостей с удовольствием, но ты обязательно должен присутствовать.

– Можно ли принимать гостей по вечерам? – спросил я. – Не в моем обычае выходить днем. Пламя свечей подходит мне больше, чем солнечный свет. Назначай вечер, Бьянка, а мои слуги все приготовят. У меня на каждой стене картины. Ты же понимаешь, я никому их не продаю. Я работаю ради удовольствия. А блюда и напитки я приготовлю по твоему вкусу.

Она была очень довольна. Украдкой я взглянул на Амадео и увидел, что он не сводит с нее глаз, наслаждаясь ее видом, наслаждаясь видом нас обоих, несмотря на уколы ревности.

Риккардо вовлекли в разговор мужчины старше его: они говорили ему комплименты, восхищались его красивым лицом.

– Скажи, что поставить на стол, – продолжал я. – Скажи, какие вина подавать. Моя прислуга будет подчиняться тебе. Я все сделаю, как ты скажешь.

– Какая прелесть! – отвечала она. – Обещаю, у тебя соберется вся Венеция, самое чудесное общество. Люди все время о тебе спрашивают. О чем они только не шепчутся! Ты даже не представляешь, какой восхитительный получится прием.

Так все и вышло.

Через месяц я отворил двери палаццо всему городу. Это событие не шло ни в какое сравнение с пьяным угаром ночей в Древнем Риме, когда гости валялись на кушетках и расставались в саду с содержимым желудков, а я как безумец расписывал стены.

О да, по прибытии я обнаружил толпу добропорядочных, прекрасно одетых венецианцев. Конечно, мне задавали тысячу вопросов. Мои глаза затуманились; я воспринимал смертные голоса как поцелуи. «Ты здесь свой, – думал я. – Они принимают тебя за равного. Ты как будто ожил».

Так пусть критикуют мои работы! Да, я старался, чтобы получилось как можно лучше, но энергия жизни несравненно важнее!

И в центре, окруженная моими любимыми картинами, стояла прелестная белокурая Бьянка, свободная от тех, кто толкал ее на неверный путь, – Бьянка, всеми признанная хозяйка моего дома.

Амадео молча взирал на происходящее недовольными глазами. Прошлое снедало его изнутри злокачественной опухолью, но он не мог ни вспомнить его, ни понять.

Не прошло и месяца, как на закате я нашел его, совершенно больного, в большой церкви на соседнем острове Торчелло, куда он, по всей видимости, забрел в полном одиночестве. Я поднял его с холодного сырого пола и отнес домой.

Разумеется, я понял, в чем дело. Там находились иконы, написанные в стиле его собственных работ. Там находилась старинная мозаика, возраст которой превышал несколько веков, – похожую мозаику он видел в детстве в русских церквах. Он не вспомнил. Он просто набрел в своих скитаниях на древнюю истину – хрупкие, застывшие византийские картины – и, разгоряченный, заработал лихорадку. Я чувствовал жар на его губах, видел огонь в его глазах.

Наступил рассвет, ему не становилось лучше, но мне пришлось оставить его на попечение Винченцо. На закате я поспешил к его постели.

Причиной горячки послужил воспаленный рассудок. Спеленав Амадео как младенца, я отнес его в венецианскую церковь показать дивные картины с пышущими здоровьем персонажами, написанные в последние годы.

Но я убедился, что мои методы бесполезны. Мне никогда не удастся расширить его кругозор, изменить восприятие. Я отнес его домой и снова уложил на подушки.

Я попытался понять его как можно глубже.

Он родом из карающего мира аскетической преданности. Живопись для него лишена радости. Да и вся жизнь на Руси настолько сурова, что он до сих пор не может отдаться удовольствиям, ожидающим здесь на каждом углу.

Осаждаемый непостижимыми воспоминаниями, он медленно, но верно двигался навстречу смерти.

«Я этого не допущу! – Я мерил комнату шагами, поворачивался к тем, кто ухаживал за ним. Я ходил взад-вперед, шепча про себя гневные слова: – Я этого не допущу. Я не позволю ему умереть».