Последний завет - читать онлайн книгу. Автор: Сэм Борн cтр.№ 54

Но сейчас он понял, что глубоко заблуждался. И был несказанно рад этому. Сейчас он видел, что молодежь вовсе не равнодушна к судьбе своей страны. «Вот они… тысячи и тысячи молодых лиц… — думал он, улыбаясь. — Тысячи и тысячи молодых голосов, которые говорят „нет“ предательству и измене, замышляемой нашим премьером. А мы, старики, просто увлеклись пессимизмом и неверием в наших детей. Мы все любим жаловаться на то, что их сейчас не заставишь подняться в полный рост, как мы поднялись в шестьдесят седьмом. А вот гляди ты… Воистину это шествие заткнет нам всем рты. И будь я проклят, если не радуюсь этому!»

Тем временем на площади запахло жареным. С противоположной стороны к манифестантам приближалась другая толпа, все больше тесня ряды полицейских и цепочку журналистов, находившихся на «нейтральной полосе». В той, другой, толпе тоже было много молодых людей, и на их лицах тоже была написана решимость. Их не объединял оранжевый цвет одежды, но плакатов и транспарантов было не меньше. Чаще всего на них встречался лозунг, выведенный на иврите и английском: «Нам нужен мир!»

Поначалу Шимон Гутман находился в голове оранжевой колонны — он и еще шесть заслуженных стариков, которые были зачинщиками шествия. Но по мере приближения неприятностей их незаметно оттеснили в сторону. И теперь в первых рядах шагали молодые и крепкие мужчины, готовые к драке. Две армии грозно надвигались одна на другую. В воздухе повисло напряжение. «Им бы лошадей да пики — ни дать ни взять средневековое сражение», — подумал Шимон. Он и глазом моргнуть не успел, как оказался в буквальном смысле на обочине. Но вовсе не обиделся.

Оранжевая колонна застыла на месте. Где-то в первых рядах над головами людей возник юноша в оранжевой футболке: его подняли на руках его товарищи. И он с ходу обратился к собравшимся — к своим и чужим — с пламенной речью. Гутман, наблюдая за ним, улыбался. Парнишка не был закаленным оратором и еще не знал одной простой вещи — когда говоришь в мегафон, орать не обязательно.

Шимон смотрел на него и улыбался. Ему казалось, что он смотрит сквозь призму времени на самого себя. Он был таким же в молодые годы. Он помог подняться на ноги целому политическому движению, и теперь его судьба была в надежных и крепких молодых руках. Что бы ни задумал Ярив, всегда найдутся те, кто скажет ему решительное «нет».

— Похоже, во мне здесь уже не нуждаются, — проговорил он сам себе и повернул в ближайший переулок.

У него было в запасе всего час-полтора перед условленной встречей с Шапиро и другими предводителями израильских поселенцев. А вечером еще теледебаты. Шимон Гутман сверился с часами. Ну что ж, можно свернуть в какую-нибудь кафешку, выкурить сигарету, подкрепиться чашкой двойного эспрессо. Но можно провести время и гораздо полезнее. Немного поразмышляв, Гутман склонился ко второму варианту.

Он миновал ворота Яффы, старательно игнорируя назойливых детишек, торговавших колой и почтовыми открытками с видами Старого города, и повернул в сторону арабского базара. Да, Шимон Гутман поддался своей главной слабости в жизни. У каждого своя страсть. У одних это вино, у других — женщины. Но Гутман знал кое-что и получше. Всякий раз, когда в нос ему ударял пряный запах древности, он забывал обо всем на свете и шел на него, как гончая по следу зайца.

Гутман быстро шагал по мостовым Старого города. После первой интифады, которая разразилась в конце восьмидесятых, мало кто из евреев осмеливался свободно разгуливать по этим улицам. Если, конечно, не считать Еврейского квартала и Западной стены. Арабские боевики, зарезавшие несколько неосторожных обывателей, нагнали на остальных великого страха.

Но Гутмана им испугать не удалось. Он свято верил в то, что этот город должен принадлежать евреям. Весь. А бояться ножей означало отказаться от веры. Именно по этой причине он в свое время оставил Кирьят-Арба. Его соратники посвятили себя основанию все новых и новых израильских поселений на дальних границах Самарии и песчаных пляжах Газа. У них это неплохо получалось. Но они совсем позабыли о самом главном — Иерусалиме. Им почему-то казалось, что этот город, бьющееся сердце всего Израиля, и так принадлежит евреям. Но им и в голову не приходило, что, пока они ломают себе голову над тем, как освоить все новые территории, арабы потихоньку прибирают к рукам Иерусалим. Восточная часть города уже, можно сказать, потеряна. А если так будет продолжаться и дальше, можно потерять и все остальное.

Поэтому Гутман взял за правило как можно чаще появляться в арабской части Иерусалима по поводу и без повода и демонстративно держаться здесь так же свободно, как и в западной части города, среди своих. Правду сказать, давалось это ему нелегко. Как ни крути, а приходилось оглядываться чуть ли не через каждые десять метров и то и дело пристально всматриваться в окна домов, мимо которых он проходил. И если уж совсем начистоту, то внешнее спокойствие было не более чем маской. Страх закрадывался в душу всякий раз, когда Гутман оставлял за спиной ярко освещенные улицы благополучного Еврейского квартала и погружался в полумрак и многоголосый гомон арабских районов. Борясь со своими чувствами, Гутман то и дело одергивал себя, чтобы слишком уж не торопиться, а выглядеть обычным жителем, свободно прогуливающимся по улицам родного города. Он свято верил в то, что Иерусалим принадлежал ему, и готов был рисковать ради отстаивания этой веры.

Всякий раз, бывая на арабском базаре, он сворачивал в несколько любимых лавочек. Не всегда ему удавалось посетить их все, порог некоторых он не переступал уже больше года. Все-таки яростная политическая кампания против премьера Ярива отнимала слишком много сил и времени…

Вскоре Гутман совершил свою первую остановку — у знакомого сувенирного магазинчика, вход в который едва ли не полностью скрывался под выставленным товаром, гроздьями свисавшим с обеих сторон. Хозяин показал Шимону старинный горшок, но вещь его не заинтересовала. Во второй и третьей лавочках хозяева, завидев Шимона, виновато разводили руками — они уже продали все лучшее, что у них было, и теперь ждали поступления новых партий. Шимон не уточнял, откуда именно им должен был поступить новый товар, но догадывался. Война в Ираке привела к бурному росту торговли антиквариатом и древностями на всем Востоке. В четвертой лавочке Шимон обратил внимание на россыпь древних монет. Надо будет рассказать о них Иегуде, старому нумизмату и отчаянному трусу, который еще ни разу не посетил арабский базар после первой интифады.

Гутман был уже на выходе с территории рынка, когда вдруг приметил еще одну лавчонку, в которой давно не бывал и про существование которой почти совсем забыл. Как и у всех остальных здесь, стеклянная витрина отсутствовала, просто глухая стена была сплошь увешана товаром. Войти внутрь оказалось сложно по той же причине. Товар располагался повсюду, в основном серебряные светильники, в том числе несколько девятисвечных — традиционные еврейские жертвенники-меноры. Гутмана всегда поражал предпринимательский прагматизм арабских купцов, которые ничтоже сумняшеся торговали национальными реликвиями своих врагов по вере.

Он рассеянно скользил взглядом по стенам, уже не чая зацепиться глазами за что-нибудь интересное, как вдруг услышал голос хозяина заведения: