Созвездие Весов, или Рыцарь падшей королевы - читать онлайн книгу. Автор: Диана Кирсанова cтр.№ 43

– А вы кто?

– Я? Одноклассник. То есть бывший одноклассник. Вот, пришел пригласить на вечер выпускников. В следующее воскресенье.

– Не пойдет она.

– Почему же? Может быть, ложная тревога, и ее сегодня уже выпишут. Кстати, а в какую больницу ее увезли?

– В… – она назвала номер больницы. – Но только все равно не пойдет она. Нелюдимка. Никуда не ходит. Такая родилась.

– Разве? А я помню ее совсем другой. Как-никак, учились вместе. Живая, веселая девочка… И мама у нее всегда была такая симпатичная, приветливая…

– Это Кирка-то? Нет, парень, ты что-то путаешь. Мать-то у Кирки действительно писаной красавицей была, да только этой вот самой приветливости в ней было совсем маловато.

Она еще раз посмотрела на Бардина, чего-то выжидая.

Намек он понял.

– Жаркий день сегодня, – быстро сказал Макс, хотя на улице было никак не больше десяти градусов и ветер. – Я все-таки немного подожду, вдруг Киру действительно выпишут, и она вот-вот вернется. Вы разрешите, я у вас подожду? Чтобы на улице не отсвечивать? Посидим, пивка откушаем…

– Лучше чего покрепче, – оживилась соседка.

– Ну, коньячка, – согласился Макс, доставая деньги.

Купюра исчезла в морщинистой и не очень чистой ладони с какой-то невероятной ловкостью.

– На ключ, – протянула она Максу ключ, помеченный куском грязной веревочки. – Поднимайся ко мне, я как раз над Кирой проживаю. Открывай и располагайся. А я вот сейчас собаку, да потом в магазин…

Она поспешила вниз вслед за визжащим псом, а Бардин поднялся наверх в до предела захламленную квартиру. В этом жилище было минимум мебели, но максимум грязи. Сквозняк, ворвавшийся вслед за ним с лестничной площадки, принялся радостно гонять по углам клочья пыли, сбивая их в огромные шары, из которых при желании можно было слепить снеговика. Дырявый диван с подложенными вместо ножек кирпичами, табурет, расколотое сиденье которого было обмотано синей изолентой, перекосившийся сервант с пустыми полками, голая лампочка под потолком… Это все, что составляло обстановку комнаты Кириной соседки.

В кухне стоял маленький, ниже Макса ростом, холодильник с облупившейся на боках краской, стол с неубранными пустыми бутылками и два табурета – братья тому, что он видел в комнате. На один из этих табуретов Макс и присел.

Вскоре вернулась соседка и, суетясь, навела на столе относительный порядок. Было заметно, что руки у нее дрожат, как у настоящей алкоголички…

– Ну и дела! – сказала она, шлепаясь рядом с Максом на второй табурет, так что он отодвинулся с плохо скрытой брезгливостью, которую соседка, к счастью, не заметила. – Одноклассник Кирюхин нашелся. Это сколько лет к ней никто не заходил!

Она выставила на стол пузатую бутылку «Арарата», выложила сыр и какую-то колбасу, достала из холодильника наполовину опустошенную баночку шпротов, зачерствелый батон и загремела полками стенного шкафа в поисках рюмок.

Спаниель носился между ними, радуясь неожиданной компании, и периодически взлаивал.

– Вот напасть! Погодите, запру я его щас. Тебя как зовут-то? Максим? А я Вера буду. Ну, за встречу, что ли? Ты смотри, одноклассник нашелся у Киры. Тебе сколько лить-то? До краев?

– Ээээ… ну… чуть поменьше, чем вам.

– Ладно, – легко согласилась она. – Как скажешь, мужчина. С мужиками я вообще не спорю. Так, спрашиваешь, почему Кирка нелюдимкой стала? Да из-за матери все. Мать у ней, вишь, парализовало, вот на девку все и свалилось. А помочь некому.

Надо ли говорить, что через каких-нибудь полчаса путем не самых сложных наводящих вопросов Макс знал о Кире Сарыгиной все, что только было известно ее соседке.

* * *

– Станция «Планерная». Конечная. Просьба освободить вагоны, – бесстрастно приказал электронный голос.

Кира вышла из вестибюля метро наверх, вдохнула душный смрад вечернего города. Домой! Хорошо, что у нее есть хотя бы это – дом.

Еще полгода назад она не могла позволить себе преодолевать расстояние от метро до типовой панельной пятиэтажки до такой степени неторопливо, шла быстро, иногда даже сбивалась на бег. А здесь, у вереницы гаражей-«ракушек», всегда поднимала голову и высматривала там, на втором этаже блочной хрущевки, светящееся оконце. Ужасно, ужасно по целым дням мучиться вопросом, все ли в порядке: парализованная после инсульта мама не могла даже поднять трубку телефона, не говоря уже о том, чтобы сказать в нее хотя бы три-четыре слова.

– Мы сделали все, что могли. Теперь все зависит от вас, – сказал кардиолог. – Ходить Софья Андреевна, к сожалению, уже не сможет, но надежда на восстановление некоторых функций сохраняется. Могу пожелать вам только терпения, терпения и еще раз терпения.

Кира кивнула и погладила мамину руку. Когда-то живая и теплая, сейчас рука безжизненно лежала у нее на коленях.

Слушать, говорить, подавать знаки маму надо было учить заново. Кира посвящала этому все часы, остававшиеся до сна, и оба выходных. Отчаивалась, брала себя в руки и начинала снова. Маленькая головка с седым облачком волос, послушно глотающая растертую в кашицу котлету, и крохотное тельце в неизменной ночной рубашке с рюшами – все, что осталось от невысокой бойкой женщины, яростно, исступленно любившей Коммунистическую партию и дочь – именно в такой последовательности.

Активистка-общественница, сохранившая наивную веру в коммунизм, Софья Андреевна воспитывала Киру без отца и пресекала любые попытки дочери заговорить на эту тему.

– Этот человек оказался недостойным нас с тобой, – вот все, что она услышала об отце, которого так никогда и не увидела.

Но один раз, когда девушка уже заканчивала институт, шестидесятилетняя пьянчужка, соседка Вера, которой всегда и до всего было дело, увязалась проводить ее до метро. Когда они пересекли соседний двор, Вера, гримасничая и озираясь, шепотом, больше похожим на кашель, вдруг спросила:

– А чего ж это ты папку-то не навестишь никогда, Кира? Папка-то твой в соседнем доме у Таньки-парикмахерши комнату снял… Вернулся он, Кирюха…

– Откуда вернулся? – остановилась Кира.

– Откуда… Оттуда! Где вечно пляшут и поют…

– Не понимаю…

– А мать-то не говорила? – фальшиво удивилась соседка. – Ты, Кир, тогда смотри не проговорись Софье-то Андреевне, лютая она у тебя на эти разговоры… Папка твой уж год как откинулся.

– Как это? – перед Кириным воображением встала картина отброшенных на дуршлаг макарон. «Откинулся…» Слово-то какое глупое.

– Ну ты прям как вчера родилась, Кирюха… Откинулся – значит, освободился, отсидел, значит!

– Ногу, что ли, отсидел?

– На зоне отсидел, дура!

– Мой отец – зэк?!

– А ты не знала? Ну все, Софья, как пить дать, язык мне отрежет. И кто ж меня просил болтать-то, дура я проклятая, дите неразумное…