Страшные истории. Городские и деревенские - читать онлайн книгу. Автор: Марьяна Романова cтр.№ 35

С самого детства Варю растили как особенную, как принцессу, как победителя. Нину же воспитывали тенью. Дети доверчиво принимают навязанные маски.

Отца у Нины не было, а любовь ее матери была не любовью-восхищением или любовью-отдаванием, а скорее любовью-жалостью. Она сочувствовала дочке — за то, что та такая невзрачная, тихая, мрачноватая. Нина еще даже не подошла к тому возрасту, когда начинаешь смотреть в зеркало не с любопытством, а вопросительно, ей не было и четырех лет, она еще ангелом была, вовсе и не думающим сравнивать себя с другими, но мать уже нашептывала, гладя ее реденькие волосы: бедненькая моя, страшненькая, ну это ничего, это твой крест. Она-то, возможно, хотела как лучше, хотела лишить дочку бесплодных надежд, которые некогда питала сама, будучи столь же невзрачной и бледной. Защитить хотела.

В итоге Нина, которая была достаточно неглупа, чтобы создать и носить любую удобную маску, начала воспринимать мир как неизменную данность, а не игру с постоянно меняющимися правилами.

Она сконцентрировалась на учебе, посещала биологический кружок и с девяти лет почти все свободное время проводила в учебной лаборатории, где все, включая преподавателя, относились к ней столь же равнодушно, как к модели скелета человека, стоявшей в углу школьного кабинета. С тем только отличием, что про скелета иногда шутили, сочиняли какие-то байки, ему придумали имя — Жорик. А с Ниной просто вежливо здоровались. Не прогоняли, и на том спасибо. Когда ей исполнилось пятнадцать, вдруг что-то такое, похожее на возмущение, всколыхнулось в ней — захотелось вдруг чего-то другого, приключений, поцелуев, весны.

Сердобольная мать подарила ей нарядное платье и тушь, но было уже поздно — человека, который считает себя жалким, обрамление не спасет. И все-таки ей удалось прибиться к компании ровесников — не то чтобы Нине действительно нравилось таскаться по ночам на заброшенное кладбище, но это было лучше, чем пустота, с детства ее окружавшая. Ее раздражал и кисловатый вкус пива, и пустая болтовня, и несмешные анекдоты, но она готова была терпеть все, что угодно, получая чувство стаи взамен.

Конечно, ее причастность к стае была условной — например, однажды Нина слегла с подозрением на пневмонию и отсутствовала почти три недели, но никто даже не вспомнил о ней, не позвонил.

Вряд ли хоть кто-то из «кладбищенской» компании смог бы ответить на любой о ней вопрос: о чем мечтает эта тихоня Нина, какой киноактер кажется ей самым красивым, на какую волну настроен ее домашний радиоприемник, целовалась ли она когда-то, в какой институт собирается поступать. Она просто была, и все. Декорация, благодарная и за эту роль.

— А ты знаешь, что он мне нравился? — вдруг спросила Нина.

— Кто? — удивилась Варя, не без труда сфокусировав на ней взгляд.

Они шли по кладбищенской аллее, Варя — слегка согнувшись, Нина — ее поддерживая.

— Володя.

Варя остановилась с удивленным смешком, но, посмотрев в серьезное лицо подруги, вдруг поняла, что та не шутит. Однако в голове такое не укладывалось — как если бы средневековому инквизитору сообщили, что земля вертится вокруг солнца, а не наоборот. И смешно, и не по себе от дерзости такой.

— Что, правда? — не желая обижать Нину, выдавила она. — У вас что-то было?

— Какое там, — вздохнула та. — Сама понимаешь, как он ко мне относился. Как к пустому месту. А я надеялась. Думала, что у нас может все как в кино быть: сначала станем хорошими товарищами, потом он разглядит внутреннюю красоту.

Варя сжала губы, чтобы не рассмеяться. Она цинично полагала, что понятие «внутренняя красота» придумано теми, кто не умеет ровно красить губы, а на каблуках чувствует себя как цирковой слон на роликах. К счастью, погруженная в печальные мысли Нина не заметила ее реакции.

— Мы однажды даже гулять ходили, вдвоем… Это я его пригласила. В начале этого лета. Набралась смелости, заранее написала текст, набрала его номер и по бумажке прочитала: «А может быть, сходим завтра в парк?» А он неожиданно согласился. Видела бы ты, как мать меня собирала, цирк просто… Цирк уродов… — Нина криво усмехнулась. — Как же, дочка непутевая наконец на свидание идет. Платье мне свое навязала, а мне вообще платья не идут. Волосы щипцами накрутила. Володька чуть не упал от изумления, когда меня такую увидел… Ну ничего, погуляли. Я все больше молчала, стеснялась его очень. А он рассказывал, что в тебя с детства влюблен и страдает. Ты ему сказала, что любишь тех, кто старше.

— Ну да, было такое, — вздохнула Варя. — Надеюсь, ты на меня не в обиде? Я ни при чем.

— Нет, конечно. Знаешь, что он еще сказал? По секрету, но разве теперь важно…

— Что?

— Он сказал, если намочить лицо и стоять на ветру, то появятся морщинки. Он делал так. Хотел, чтобы его лицо старше выглядело. Поднимался на крышу с ведром воды, окунал голову в ведро и подставлял лицо ветру. Хотел выглядеть как морской волк. Но знаешь, даже когда он мне все это рассказал, я все равно продолжала надеяться. Мало ли, время лечит. А вот теперь….

— Да уж… — Варя не знала, что ответить.

Она и сочувствовала Нине, и злилась на нее — за то, что у той был странный дар поставить всех в неловкое положение. Своим присутствием, молчанием, и вот рассказом этим — ну зачем сейчас все это понадобилось рассказывать, и так ведь тошно.

Простились они скупо. Нина еще раз предложила отправиться к ней на суп — ясно ощущалось, что это было проявление вежливости, а не искреннее желание видеть Варю гостьей. Глядя в ее удаляющуюся сутулую спину, красавица подумала о несправедливости генетического пасьянса — тот, кто мог бы купаться в чужой любви, рожден с эмоциональным диапазоном Снежной Королевы, а такое вот горячее сердце заточено в нелепый сосуд, за которым ни жара, ни мудрости, ни желания обогреть и не различишь.

От слабости Варю пошатывало — астеникам вроде нее всегда трудно дается голод. Но она все-таки решила заглянуть на старое кладбище, о чем пожалела, едва только подойдя к его территории. Ураган и правда не пожалел этот клочок земли — ее любимый раскидистый клен был вырван с корнем и теперь лежал, склонив ветки, словно труп утопленника.

На обычно пустынном кладбище крутились какие-то люди в спецовках — мрачно созерцая разрушенные могилы, они прикидывали предстоящий объем работы. Тут же суетилось и несколько знакомых Варе старух-сплетниц, единственным развлечением которых уже долгие годы были прогулки по району, сбор разномастных новостей и дальнейшая их передача в собственной интерпретации.

Немного помявшись у ворот, девушка все же решила не отступать — прошла по знакомой тропинке к знакомой ржавой ограде. Могила, на которой еще пару ночей назад цвела прекрасная лилия, сейчас выглядела так, словно в нее попал снаряд во время бомбежки, — ограда придавлена, деревянный крест вырван с корнем и валяется чуть поодаль, вся земля перерыта.

Варя с удивлением заметила, что эта могила пострадала больше других, — как будто сердце напугавшего город урагана находилось именно здесь, — хотя, разумеется, быть этого не могло. Погруженная в медленные мрачные мысли, девушка и не заметила, как кто-то тихо подошел сзади, и только когда чужая ладонь, сухая и горячая, опустилась на ее плечо, резко повернулась на каблуках. Вторжение было почти таким же страшным, как повторяющийся сон, в котором ее преследовала незнакомка с фиолетовой полосой на шее.