Внезапно я вскочил на ноги. Джин съежилась еще больше. Она сильно прижала колени к груди, согнувшись пополам, и я увидел, как трубочка от пакета с соляным раствором скрутилась в узел. Вид сестры вынудил меня смирить свои бушующие эмоции. Я знал, что проиграл. Слишком много случилось всего. Я сделал глубокий вдох, затем наклонился, чтобы распустить узел, но, когда моя рука коснулась руки сестры, она вздрогнула.
– Я сожалею, Джин. Действительно сожалею. – Она не склонна была отвечать мне, ее грудь вздымалась, когда она делала глубокий вдох. Я уселся на стул и спрятал лицо в ладонях, прижав их так сильно к глазам, что в них появились искры. В комнате установилась тишина, слышалось только влажное дыхание Джин. Я отнял руки от лица и посмотрел на нее. Она все еще не могла расслабиться.
– Это пугает меня, Джин. Меня пугает, что она убила своего отца и что она обладает властью над тобой. – Я сделал паузу, подбирая слова. – Это просто страшит меня.
Джин не отвечала, и я долго наблюдал за ней в тишине. Через несколько минут мне захотелось наконец что-то сделать. Я поднялся, подошел к окну и, отодвинув штору, стал смотреть на стоянку. Въехал автомобиль, зажглись его передние фары.
Когда Джин заговорила, я едва мог расслышать ее слова.
– У нее был водоем. Когда она подросла, у нее был водоем.
Я вернулся к кровати. Когда она отрывала лицо от подушки, я видел на ее щеках влажные следы от слез.
– Водоем, – повторил я, давая знать, что рядом и готов слушать.
Я смотрел ей в спину и ждал продолжения. Наконец она заговорила:
– Это был один из тех небольших водоемов, подобных тем, где мы забавлялись, когда были детьми. Водоем бедного ребенка. Ее не беспокоило, что он был мелкий и неказистый. Ее не беспокоило, что он находился позади заброшенного дома и его было видно с дороги. Она была ребенком» понимаешь. – Джин сделала паузу. – Когда ей исполнилось семь, отец установил новые правила. Он так прямо и сказал: «Мы устанавливаем новые правила водоема». Он пытался представить это как шутку: если она хотела гулять возле водоема, то должна была надевать туфли на высоких каблуках и наносить на лицо косметику. Таковы были правила. – Джин помолчала, и я услышал ее прерывистое дыхание. – Вот так все началось.
Я знал, к чему все шло, и ощутил отвращение. Хэнк оказался прав.
– Правила не касались матери. Только Алека Она сказала мне однажды, что после этого мать прекратила гулять у водоема. Она просто не хотела ничего видеть. В том году ее отец остался без работы, поэтому у них было много времени. Они околачивались возле водоема. Летом, полагаю, этого было достаточно. Наблюдать, я имею в виду. Но через две недели, когда водоем закрыли на зиму, все и началось.
Я не желал слышать этого. Я хотел, чтобы она остановилась. Но я должен был слушать, и она должна была мне рассказать. Мы пытались найти дорогу.
– Он не просто ласкал ее, Ворк. Он ее насиловал. Он занимался с ней содомией. Когда она сопротивлялась, он бил ее. После того лета ей не позволяли надевать пижаму. Она должна была спать голой. Это начиналось постепенно, а потом вошло в правило. Все случилось как взрыв. Когда ей исполнилось семь. С этого времени все стало повторяться регулярно. Таково было его условие. Через какое-то время стало еще хуже – вроде того, что ему все надоело и хотелось чего-то новенького, чтобы сделать это забавой. Даже теперь она не может говорить о некоторых вещах, которые он проделывал с ней. Она – самый сильный человек, которого я когда-либо знала. Такие вещи продолжались несколько лет. Отец не работал. Он больше пил и чаще играл на деньги. В трех случаях он расплачивался ею за свои карточные долги. Сотня долларов здесь, двести там. Ей было одиннадцать, когда это произошло впервые. Парень работал сменным диспетчером на каучуковом заводе в Уинстой-Сейлеме. Он весил сто тридцать шесть килограммов. Алекс весила чуть больше тридцати двух.
– А ее мать… – начал я.
– Один раз она попыталась рассказать матери, но та не хотела ничего слышать. Она обвинила дочь во лжи и ударила. Но мать знала все.
Джин затихла.
– Она могла обратиться к властям, – возразил я.
– Алекс была ребенком! Она ничего не знала. Когда ей исполнилось тринадцать, все стало немного лучше. Отец досаждал ей меньше, но больше и бил. – Джин глядела на меня. – Алекс становилась слишком старой для него. Она достигла половой зрелости, и он начал терять к ней интерес.
– Но ей было всего четырнадцать, когда она убила его!
Из горла Джин вырвалось клокотанье – то ли смех, то ли сдавленный крик. Она повернулась, приподнялась на одном локте, как будто хотела заглянуть мне прямо в глаза.
– Тебе не понять этого, Ворк.
– Если он прекратил насиловать ее…
– У нее была сестра! – Джин перешла на крик. – Именно поэтому она сделала то, что сделала. Семилетняя сестра по имени Александрия.
До меня вдруг дошло. Я понял все.
– В тот день, когда Алекс убила отца, ее сестре только что исполнилось семь лет. Ее день рождения отмечали днем раньше. Угадай, что подарил ей отец.
Я знал ответ.
– Туфли на высоких каблуках, Ворк. Туфли и тюбик губной помады. Для папиной маленькой девочки. И той это понравилось. Она не знала, что все это означало; ей просто хотелось нарядиться, выглядеть как старшая сестра. Именно поэтому Алекс убила его.
Я не хотел говорить. Я не хотел больше травмировать свою сестру, но знал, что, вероятно, все же придется это сделать. Хэнк мне говорил, что Джин любит Алекс так, как проповедник любит своего Бога. Пусть будет так. Но та вовсе не была божественным существом или даже доброжелательной душой. Она была ущербной, убийцей, и Джин должна была понять истину. Ради своего собственного благополучия.
– Что случилось с ее сестрой? – спросил я. – Алекс когда-нибудь рассказывала об этом?
Джин громко засопела, но ее голос был более спокойным.
– Она не говорит о своей сестре. Я предполагаю, что они потеряли контакт, после того как Алекс упрятали в клинику. Ее сестра, вероятно, не понимала, не тот возраст.
Я должен был сделать это быстро, прежде чем меня бросит в дрожь. Она должна знать.
– Ее сестра умерла, Джин. Она забежала в дом и сгорела вместе с отцом.
Рот Джин превратился в черный крут.
– Был это несчастный случай или нет, но она убила свою сестру. И по определенным причинам взяла ее имя. Александрия, Алекс. Это не может быть совпадением. Она убила отца, убила свою сестру и, как мне кажется, Эзру.
Тело Джин сотрясалось.
– Она бы сказала мне, – выговорила она; затем вдруг глянула подозрительно. – Зачем ты это делаешь?
– Мне жаль, Джин. Я знаю, что тебе это доставляет боль, но я должен был рассказать. Ты заслуживаешь того, чтобы знать правду.
Я не верю тебе.