Я закрыл глаза и увидел тонкие синие губы – с них слетали слова, которых я не мог слышать, но тем не менее распознал: «Белое отребье». Это были губы женщины в алмазных серьгах, сверкающих, подобно солнцу. Я видел, как эти губы скривились в безрадостной улыбке: «Бедная Барбара. Ей действительно следовало знать лучше».
Не зная, что делать, я вскочил на ноги. Сорвал телефон со стола и бросил его через всю комнату. Аппарат ударился о стену и разлетелся на части, оставив на стене дыру размером с мой лоб. Мне хотелось заползти в нее и исчезнуть. Вместо этого я подошел и стал собирать куски разбитого телефона. Я не мог соединить их вместе, поэтому сложил на полу. Прикоснулся к отверстию в стене. Все разваливалось на части.
Я направился к столу секретарши, потому что не мог вынести даже мысли об отце. Позвонил в похоронное бюро. Гробовщик сообщил мне, чтобы я не волноваться. Все, что мне надо было сделать, это указать дату предоставления ритуальных услуг. Остальное было уже улажено.
– Кем? – удивился я.
– Вашим отцом. Он предусмотрел все.
– Когда?
Гробовщик сделал паузу, как будто разговор о мертвых требовал не только уважения, но и большой осторожности.
– Некоторое время назад, – произнес он.
– А гроб?
– Выбран.
– Участок?
– Тоже.
– Хвалебная речь? Музыка? Надгробная плита?
– Вашим отцом предусмотрено все, – заверил гробовщик. – Ручаюсь вам, он весьма тщательно все подготовил. – Он сделал паузу. – Во всех отношениях истинный джентльмен и великолепный клиент. Он не экономил.
– Да. Иначе он не мог.
– Могу ли я быть еще чем-то полезен вам в это трудное время?
Он задавал этот вопрос столько раз, что я почувствовал неискренность его слов даже по телефону.
– Нет, – сказал я. – Нет, спасибо.
Его голос стал более глубоким.
– Тогда могу ли я попросить вас позвонить еще раз? Как только все уляжется. Все» что я прошу, это дата, когда вы желаете получить данную услугу.
– Прекрасно, – согласился я. – Сообщу обязательно. – Я почти положил трубку, но потом задал вопрос, который возник у меня в последнюю минуту. – Кого мой отец выбрал для произнесения хвалебной речи?
Гробовщик казался удивленным.
– Ну конечно же вас. Что-нибудь еще?
– Нет. Спасибо.
Я положил трубку телефона и сидел в тишине. Смогу ли я произнести хвалебную речь? Возможно. Но смогу ли я сказать то, что он хотел? Когда Эзра делал свой выбор, я был другим человеком – мальчиком-обезьянкой и доверенным лицом его правды. Через меня он прожил бы еще одну жизнь и сделал бы это так, чтобы все ныне живущие запомнили бы и смирились. Вот почему он выбрал меня: он сделал меня и был уверен во мне. Все же мои слова были только словами, а воспоминания тускнеют со временем. Поэтому он создал благотворительный фонд Эзры Пикенса, благодаря которому его имя сохранилось бы навечно. Но всего этого было недостаточно, и появилась взятка в пятнадцать миллионов долларов, чтобы гарантировать продолжение, его великой традиции.
Мне хотелось заключить его в объятия, а затем избить до полусмерти. Ради чего назначена такая цена тщеславию? Имя – это просто имя, будь то имя живого человека или высеченное на мраморе; его можно запомнить многими способами, и не все они хороши.
Я не отрывал головы от столешницы стола, которая была прохладной и твердой. Прижался к ней щекой и раскинул руки. Память перенесла меня в школьные годы. Я закрыл глаза, почувствовал запах резинки, и комната растворилась. Я оказался в прошлом.
Это был наш первый раз: мне было пятнадцать, Ванессе чуть больше. Дождь с перебоями стучал по жестяной крыше, но сарай на ферме Столен был сухим, и ее кож тускло мерцала в наступивших сумерках. Когда вспыхнула молния, она осветила мир вокруг и соединила нас. Мы были первооткрывателями, и, когда гром гремел, он это делал каждый раз громче, не отставая от движения наших тел. Ниже нас в загонах, пахнувших соломой, лошади стучали копытами, как будто одобряли наши действия. Я до сих пор слышал ее запах, мог слышать ее голос.
Ты любишь меня?
Ты знаешь, что люблю.
Скажи это.
Я люблю тебя.
Повтори это снова. Не прекращай говорить.
Так я и делал – три слова, ритм, подобный ритму наших тел. Тогда ее голос звучал в моем ухе. Мягко. Она снова и снова повторяла мое имя – Джексон, пока ее голос не заполнил меня, мою душу.
И затем зазвучал громче.
Я открыл глаза и снова оказался в своем офисе. Подняв взгляд, я увидел ее во плоти, стоящей в дверном проеме. Я боялся моргнуть, потому что она могла просто исчезнуть.
– Ванесса?
Она обхватила себя руками и вошла в комнату. Казалось, что она ступает все тверже, пока приближалась ко мне. Я протер глаза, все еще боясь спугнуть видение.
– Я подумала, что тебе, возможно, хочется увидеть дружеское лицо, – сказала она, и ее голос прошел сквозь меня, словно призрак любимой, давно умершей. Я думал о тех вещах, которые ей необходимо услышать: о моей неправоте и о моем горе.
Но голос подвел меня и прозвучал резко:
– Где твой новый мужчина? – спросил я, и ее лицо смягчилось при упоминании об этом незнакомце.
– Не набрасывайся на меня, Джексон. Я едва пришла.
– Не знаю, зачем сказал это. Мне жаль. В любом случае это не мое дело. – Я сделал паузу, посмотрел на нее, как будто она все еще могла исчезнуть. – Я идиот, Ванесса, думаю только о себе – Я протянул к ней руки, но она остановилась в другом углу комнаты. – Все разваливается на части.
Я прекратил говорить, но она закончила мою мысль:
– Было трудно.
– Да.
– Мне тоже было трудно, – проговорила она, и я чувствовал искренность ее слов. Кожа на ее лице натянулась, оно казалось напряженным. Я увидел новые морщинки вокруг ее рта.
– Я пробовал позвонить тебе, – объяснял я. – Никто не ответил.
Она вздернула подбородок.
– Я не хотела говорить с тобой. Но потом случилось все это. Я подумала, что, возможно, тебе кто-то нужен. Думала… что если…
– Ты правильно подумала, – сказал я.
– Позволь мне закончить. Я тут не для того, чтобы быть твоей подругой или любовницей. Я здесь потому, что я твой друг, потому что никому не справиться с этим в одиночку.
Я опустил глаза.
– Все ведут себя так, как будто это сделал я. Люди отворачиваются от меня.
– А Барбара?
– Она использует это против меня. – Я отвернулся. – Все кончено между нами. Я не вернусь к ней.