Король лжи - читать онлайн книгу. Автор: Джон Харт cтр.№ 31

– Алекс – не ваше дело. Вы не имеете никакого права просить об этом.

– Давай выясним одну вещь прямо сейчас, молодая леди. Я не прошу. Та женщина – воплощение неприятности, и я не позволю ей морочить тебе голову. Она просто использует тебя.

– Чего ради? Я не богата. Я не знаменита.

– Ты знаешь, чего ради.

– Ты даже не можешь произнести это» не так ли? Ради секса, папа. Да. Ради секса. Мы трахаемся все время. Что ты сделаешь с этим?

Внезапно отец стих.

– Ты – бесчестие нашей семьи. То, чем вы обе занимаетесь, позорно.

– Так оно и есть, – сказала Джин. – Но это никак не связано со мной. Это все относится к тебе! Это всегда относилось к тебе! Хорошо, ко мне тоже.

Джин не смотрела на меня, не смотрела на мать; она просто повернулась и сделала единственный шаг. Тогда Эзра схватил ее. Он затряс ее так сильно, что она упала к его коленям.

– Не уходи от меня! Никогда!

Джин вскочила на ноги и выдернула руку.

– Это последний раз, когда ты касаешься меня своими руками, – заявила она ему.

Все будто остолбенели, слова Джин повисли между ними, Я увидел на лице матери отчаяние, и снова ее глаза умоляли меня. Но тень отца удерживала меня, и мать, должно быть, почувствовала это.

– Эзра, – проговорила она.

– Не вмешивайся, – скомандовал он, устремив на Джин не предвещавший ничего хорошего взгляд.

– Эзра, – повторила она, сделав памятный шаг к нему. – Просто позволь ей быть самой собой. Она уже выросла, и она права.

– Я сказал тебе, заткнись! – Он не сводил глаз с Джин и, когда она снова попыталась уйти, схватил ее и встряхнул так, как злой ребенок трясет свою бесхребетную куклу. Но у Джин были кости, и я испугался, что они могут сломаться.

– Я сказал, никогда не уходи от меня! – Затем он бессвязно что-то пробормотал, и голова Джин свесилась. Я наблюдал, как моя мать взяла на себя весь этот ад.

– Оставь ее в покое, Эзра. – Она потянула его за руку. Джин пыталась уйти, обессиленная, но он продолжал трясти ее. – Черт побери, Эзра! – закричала мать. – Оставь мою дочь в покое! – Она стала бить его по плечам своими маленькими кулаками, и слезы блестели среди морщинок ее лица. Я попытался двинуться с места, что-то сказать, но меня словно парализовало. Тогда отец нанес удар левой рукой, который снес все, и мать стала падать. Время, казалось, остановилось. Она рухнула на пол у основания лестницы – еще одна бесхребетная кукла, сделанная в доме моего отца.

Отец уставился на свою руку, а затем на меня.

– Это был несчастный случай, мальчик. Ты понимаешь, сын, ведь так?

Я глядел ему в глаза, впервые видя, что он нуждался во мне, и почувствовал, что я застыл в поклоне; это был безвозвратный шаг.

– Хороший мальчик, – обронил он. Тогда земля ушла у меня из-под ног, и я кувыркнулся в глубокий колодец отвращения к самому себе.

И все же я должен нащупать его дно.

Если бы они нашли Эзру с одной пулей в голове, я назвал бы это самоубийством. Как еще можно было справиться с правдой его поступков? И все же самый большой грех состоял в том моем бездействии; таким было мое бремя, которое измерялось жизнью моей матери. Защищать Джин было моей обязанностью. Я знал слабость матери, как знал и силу гнева отца. Безо всяких слов она просила меня вмешаться, умоляла так, как может умолять только слабый человек. Я не знаю, почему я бездействовал, но боюсь, что эта трагическая слабость, появившаяся под влиянием отца, оставила глубокую трещину в моей душе. Это не было проявлением любви к нему – никогда. Тогда что? Я никогда этого не знал, и данный вопрос до сих пор мучает меня. Получается, что я жил со своей виной и спал с воспоминанием об этом танце кувырком вниз по устланной рубиновым ковром лестнице. Джин только приходила в сознание, когда это случилось; она никогда не знала наверняка, что именно произошло, и в моих глазах видела ложь, которая стала правдой Эзры. Когда она спросила, я сказал, что мать поскользнулась, – попыталась вмешаться в спор и поскользнулась.

Почему я покрывал отца? Потому что он попросил меня об этом, как я полагаю. Потому что впервые он нуждался во мне. Поскольку смерть матери была несчастным случаем и я верил ему, когда он говорил, что ничего хорошего не может выйти из правды. Потому что он был моим отцом, а я – его сыном. Возможно, потому что я винил себя. Кто, черт возьми, знает?

Полиция задавала свои вопросы, и я говорил ужасные слова; таким образом правда Эзры стала мой. собственной. Но трещина между Джин и мною не исчезала, она превратилась в пропасть, и сестра ушла в свою жизнь на другой стороне. Я видел ее на похоронах, когда последний ком грязной земли, летя на гроб матери, упал и на наши отношения. У нее была Алекс, и для нее этого было достаточно.

К полуночи в день смерти моей матери полиция ушла. Мы поехали следом за темной санитарной машиной, потому что не знали, что делать. У входа в больницу нас оставили, затем незнакомые люди повели нас через темное безмолвное здание в холодную комнату, где ожидают мертвых в тишине. Мы стояли под моросящим ноябрьским дождем втроем под уличным фонарем и под тяжестью собственных мыслей. Правда ее смерти лежала на нас невыносимым грузом, и наши глаза не желали встречаться. Но я следил за отцом, когда мог, отмечая, как стекает вода по его лицу, как сжимаются мускулы под бакенбардами, которые бледно мерцали в падающем на них свете. И когда наконец появились слова, а они шли от Эзры, я уже знал, что так и должно было быть.

– Идем домой, – произнес он, и мы поняли: больше нечего было говорить.

В доме горел свет, и мы сидели в гостиной, пока Эзра наливал напитки. Джин отказалась прикасаться к ним, но мои исчезали как по волшебству, а Эзра наливал снова и снова. Пальцы рук Джин сжимались и разжимались, борясь на ее коленях, и я увидел на ладонях сестры яркие полумесяцы следов от ногтей. Она раскачивалась, раненая, напряженная, и время от времени я слышал ее поминальный плач. Я дотронулся до нее, но она отпрянула в сторону. Я хотел сказать ей, что не был Эзрой, не был тем, что она думает.

Никто не говорил, и минуты тянулись бесконечно, слышались только стук льда о стекло стакана и тяжелая поступь прохаживающегося Эзры. Когда зазвонил телефон, мы все подскочили. Взял трубку Эзра; он послушал, затем повесил трубку и посмотрел на нас, своих детей. Тогда он ушел из дому без единого слова. Мы были ошеломлены, подавлены, и Джин ушла сразу за ним с таким выражением лица, которое я запомнил навсегда. В дверях она обернулась, и ее слова бритвой провались по моей душе:

– Я знаю, что он убил ее. И будь ты проклят за то, что защищаешь его.

Это был последний раз, когда я видел Эзру живым. В течение десяти долгих минут я оставался в этом доме ужасов, в доме сломанных кукол; потом я тоже уехал. Я отправился к Джин, но ее автомобиля не было на месте и на стуки в дверь никто не отвечал. Дверь была заперта. Я подождал в течение часа, но она не возвращалась. Я отправился домой и, сдерживая голос, насколько это было возможно, сообщил жене о событиях той ночи. Потом я еще выпил. В конце концов я уложил Барбару в кровать, а затем тайком ушел. Остальную часть ночи я провел на ферме Оголен, рыдая на плече Ванессы подобно проклятому Богом ребенку. На рассвете я прополз обратно в кровать, повернулся спиной к жене и стал наблюдать за тем, как сквозь штору постепенно проникает солнечный свет. Я все еще продолжал сохранять спокойствие и придерживался правды Эзры, считая, что это стоило того. Однако время может оказаться кровожадной сукой.