Путанабус. Наперегонки со смертью - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Старицкий cтр.№ 53

Послать всех к…

И даже в…

И направить на… тоже.

Объявить, что у меня траур и я никого не хочу видеть. Но слаб человек, и отказаться от лечения мучившей меня абстиненции было выше моих сил. Тем более что они в этой Испанщине даже капустный рассол где-то достали! Старались.

Потом холодная водочка русская из Новой Москвы. Без фанатизма — два песятика. Больше не дали. Сказали, что им для полного счастья только моего запоя не хватает.

Потом был горячий острый томатный суп местной кухни.

И что-то мясное типа грузинских купат, но вкуснее, хотя и острое до жути. До слез из глаз. Но огонь во рту благотворительницы дали мне залить холодным пивом.

Потом выдали халат и погнали на первый этаж — отмокать в джакузи. Пузырьками лечиться. И контрастным душем.

Новая Земля. Европейский Союз. Город Виго.

22 год, 6 число 6 месяца, пятница, 17:32.

Кладбищенским скульпторам кроме щедрой оплаты заказа надо еще и пузырь поставить, если уж совсем по-людски. За сутки все успели сделать. Вчера только земляной холмик над могилой был, а сейчас вон — целый обелиск стоит, черными гранями на солнце отсверкивая. Нужно спросить их, как они догадались сделать Наташе Синевич памятник в форме нашей фронтовой фанерной пирамидки. Только звезды сверху не хватает. А так все правильно. Как павшему русскому бойцу и положено.

И ступенька в основании пирамидки есть, куда цветы положить и стакан поставить.

Лавочку каменную рядом соорудили для нас, безутешных.

И крошкой мраморной вокруг посыпано, как гравием.

Черное с белым на фоне сизого неба. Лишь холмик могильный венками покрыт в разноцветье.

И Наташка как живая смотрит с обелиска на меня. Улыбается счастливо, навсегда оставшись молодой и красивой.

Что ж, приступим, как русские люди. Вынул пару прозрачных пластмассовых стаканов. Заленточных. В которых на всяких презентациях плохое шампанское подают. Налил каждый до половины водкой. Свой стакан на лавочку поставил, а Наташкин — на приступочку обелиска. И покрыл ломтем серого хлеба. Ну нет тут на этой испанщине ржаной черняшки, что поделаешь. Надеюсь, Наташка за это на меня не обидится.

— Пусть эта земля тебе будет пухом, любимая, — помянул ее успевшей нагреться водкой.

Хорошо тут мне с ней. Спокойно. Никуда отсюда уходить не хочется. Никого видеть.

— Сын мой, зачем вы пришли в эту юдоль упокоения с оружием? Вы же не хотите его применить к себе? Господь это очень не одобряет. А главное, вас не похоронят тогда рядом с ней, а закопают где-нибудь за городом. Вы же не хотите себе такой участи? Это все же освященная земля, и в ней самоубийцам не место.

— И вам не хворать, падре, — поприветствовал я священника. — Присаживайтесь. Помяните по русскому обычаю новопреставившуюся рабу божию Наталию.

И достал из пакета третий стакан. Их только по полудюжине продавали в целлофан запечатанными. Я еще ругаться начал тогда с продавцом, что мне всего два стакана надо… А вот гляди ж ты — пригодились.

Падре пытался протестовать руками, но под моим напором сдался.

— Разве что на самое донышко. Все же у меня уже не то здоровье, чтобы на такой жаре водку пить.

Я расстелил между нами на лавочке платок, выложил из пакета на него парочку помидорин. Порубил их пополам «кабаром». [64] Отрезал хлеба. Потом налил водки. Падре — на палец и себе — на два.

Молча выпили.

Закусили помидоркой без соли.

— Какая она была? — спросил священник.

— Удивительная, светлая и правильная, — ответил я, улыбнувшись. — Вся какая-то утренняя. Ее нельзя было не любить. И без нее я не представляю, как мне жить дальше. Что делать?

— Жить и помнить, — наставительно сказал падре, — чтобы быть достойным ее жертвы, которую она положила на алтарь любви и дружбы.

А-а-а… Все мне сейчас одно и то же говорят. И нет в этих словах мне утешения. Ни в каких словах сейчас не будет утешения. Рана душевная также требует времени на заживление, как и рана телесная. Но все равно надо поблагодарить этого неравнодушного ко мне человека.

— Спасибо вам, святой отец, за участие. А я ведь даже не знаю, как вас зовут. Кого в молитвах поминать.

— Когда я монашеский постриг принимал, меня Ингацио нарекли. А здесь я настоятель этого маленького храма и епископ этого большого города. Окормляю по мере сил свою паству.

— Святой отец, что с нами происходит? Куда мы катимся? В кого превращаемся? Со времен Древнего Рима над покойником должны были сказать похвальное слово ему. А вчера? Я — ладно, у меня горло перехватило от горя, и то себя корю. Но остальные так стояли и молчали как отара ягнят. Никто даже слова о ней не сказал над ее могилкой. И я не потому это сейчас говорю, что мне за мою Наташку обидно, а потому, что в последние годы это повсеместное явление у нас на Старой Земле. Словно мы не от своих родителей произошли.

— Каждой темпоре — свой морес. — Отец Игнацио слегка улыбнулся собственной шутке юмора. — Лишь только слова Бога Живого остаются неизменными.

Новая Земля. Европейский Союз. Город Виго.

22 год, 6 число 6 месяца, пятница, 19:44.

Сегодня стрелял долго и так, будто все мишени — мои личные враги, убившие мою любимую девушку. И это остервенение мое не осталось без внимания.

— Да ты, Хорхе, никак решил обогатить мое стрельбище? — раздался за плечом голос генерал-капитана.

Он своей единственной рукой как раз смахивал со стола дюжину пустых коробок от практических патронов.

— Тебе разве плохо? — ответил я, не поворачиваясь, всаживая пулю за пулей из «лахти» в один и тот же гонг, мне тон его звука очень нравился.

— Дай стрельнуть из этого чуда, — попросил Паулино.

— На, не жалко.

Я заменил магазин на снаряженный, передернул затвор и положил пистолет на стол.

Генерал-капитан повертел в руке блескучую машинку для убийства, приноравливаясь. Оценил.

— Удобно. Почти как «люгер». Только тяжелее.

Вскинул пистолет и выбил звук из восьми гонгов на разном расстоянии.

Потом поцокал языком в восхищении:

— Точный аппарат.

— Только не для этого климата делан, — вставил я свою реплику. — Арктический девайс. На холоде нет отказов, а вот как он поведет себя в джунглях — кто его знает?

— Все равно приятно в руке подержать. Удобно. Тоже трофей?

— Он самый, с натурального финна.

— Почему ты решил, что с финна?