Цель - Перл-Харбор - читать онлайн книгу. Автор: Александр Золотько cтр.№ 79

Игрок вздохнул и покачал головой.

– Это ведь почти драма! Приключенческий роман… Японцы держат Зорге, чтобы он мог подтвердить и рассказать в случае необходимости, как все происходило с переговорами, но после гибели Ямамото в сорок третьем, и когда стало понятно, что американцы прекрасно справятся и без помощи русских, японцы Зорге повесят… Седьмого ноября – очень символично. Американский конгресс в пятьдесят первом затеет расследование, попытается доказать, что советская внешняя разведка натравила Японию на США… Единственный случай в истории этой войны…

Ветер, налетев со стороны гавани, взлохматил прическу Игрока, тот достал из кармана гребешок и расчесал волосы.

– Я уже довольно давно занимаюсь всем этим… – Игрок сделал неопределенный жест, словно хотел охватить рукой весь горизонт. – И меня удивляет, как мелочи, на которые никто не обращает внимания в реальной истории, вдруг срабатывают в наших операциях, подтверждая, что все мы делаем правильно. Вот и тут, судьба Зорге – мелочь, в общем-то, на фоне всего остального, но как индикатор работает великолепно. Для здешних исследователей – загадка. Кто вы, доктор Зорге? А для немногих посвященных – демонстрация того, как небольшая утечка информации становится основой для легенды. И не более того… И это тоже отметил в своих бумагах Торопов.

– Ваш прекрасный незаменимый Торопов, – сказал Орлов.

– Да, прекрасный. Нет, не незаменимый. Незаменимых людей нет… Кстати, а о разговоре со Сталиным вы так ничего и не сказали, поручик.

Самолет прошел над самыми крышами домов, люди, останавливаясь, махали пилоту руками и что-то весело кричали. Жители Гонолулу еще не боялись самолетов над своей головой. И не будут бояться еще двенадцать часов.

– А разговор со Сталиным, в общем, состоял из двух фраз. – Орлов посмотрел на свои часы и опустил руку. – Он сказал, что очень сожалеет, что мне пришлось принимать такое непростое решение.

– Вам? – Бровь на лице Игрока переехала вверх, изогнулась, как гусеница. – Впрочем, это не важно. Если Иосиф Виссарионович хочет так считать – пусть считает. Но эта была первая фраза. А вторая?

– Вторая… Он еще раз просмотрел бумаги Торопова, особенно внимательно ту страницу, где перечисляются требования к летчикам – опыт, профессия, семейное положение… Покачал головой и сказал, что надеется… очень надеется, что подобный человек не будет жить слишком долго.

– Так и сказал? – Игрок сделал вид, что удивился. – Надеюсь, вы ему этого не обещали? Вы ведь не любите врать, а жить Торопов будет долго. Значительно дольше, чем вам и Сталину хотелось бы…

– Я Сталину ничего не обещал, кроме того, что Япония не станет нападать на СССР в сорок первом году.

– Вы очень честный человек, Орлов! – сказал Игрок. – В любом случае я вас поздравляю, поручик. Кризис преодолен. Осталась ерунда. Убить пару-тройку тысяч человек и исковеркать несколько тысяч тонн железа и стали… Вас, кстати, не охватывает ужас перед глобальностью содеянного? Озноб по телу не пробегает? Может, зайдем куда-нибудь, выпьем? Вы, конечно, не получаете удовольствия ни от процесса, ни от результата, но ведь такой повод… Не захотите выпить за гибель людей – выпьем за спасение Москвы… и гибель других людей, в конечном итоге.

Орлов не ответил.

Он посмотрел на север, туда, где за горизонтом скрывается японский флот. Орлов чувствовал себя мерзко, казался себе испачканным в грязи, но скорее бы умер, чем признался в этом Игроку.

Знают ли летчики, что обратно не вернутся?

Конечно, знают.

Выполнят ли задание? Конечно, выполнят.

Торопов все точно рассчитал.

Надеюсь, сказал Сталин с брезгливым выражением лица, подобные люди не живут слишком долго. Мне тоже доводилось работать с мерзавцами, сказал Сталин, но все должно иметь пределы. И каждый должен понести наказание по делам его. Вы об этом не задумывались, Даниил Ефимович?

Но Орлов ничего не мог сделать. Он отвечал за людей, которые ему доверились. И не мог нарушать правила. Иначе Игрок найдет другого исполнителя.

Из русских относительной свободой передвижения на «Акаги» пользовались только Костенко, Сухарев и Торопов. Остальным разрешалось выходить из кают только в туалет, в столовую и, всего раз пять за две недели, на палубу.

Костенко и Сухарев своей свободой пользовались лишь для того, чтобы время от времени заходить к пилотам. Капитану и лейтенанту выделили двухместную каюту, остальные русские, что на «Акаги», что на других авианосцах, жили в отсеках по десять человек. Около семидесяти человек на каждом корабле.

Кого из японцев и куда выселили, чтобы освободить жилплощадь пассажирам, Костенко не интересовало. Его сейчас вообще мало что интересовало. Он знал дату завершения похода, знал, чем именно закончится этот поход, и ждал, когда придет срок.

Два раза за все время плавания он смог уговорить Торопова и японцев, чтобы ему разрешили побывать на других авианосцах и переговорить с летчиками. Хоть как-то их поддержать.

Летчики и штурманы держались спокойно. С обреченностью скотов, сказал со смехом Торопов. Водки им не дают, выхода им не оставили. Что делать? Ждать. Песни петь печальные – и то нельзя. Незачем японцам слушать русские жалостливые песни.

Экипажи авианосцев не стремились выяснить, кто живет в запретных каютах. Шла обычная корабельная жизнь. К ней привыкли даже советские летчики, поначалу здорово страдавшие от морской болезни.

Последний раз Костенко совершил свой объезд личного состава этой ночью. Поговорил с людьми, стараясь избегать казенщины и банальностей, но как тут придумаешь шесть разных искренних речей по одному и тому же поводу?

Держитесь, товарищи. Осталось совсем немного потерпеть, а потом – в бой. Наши начали наступление под Москвой, рассказывал Костенко. По радио, естественно, еще ничего не передавали, пятого декабря советские войска только нанесли первый удар, результатов особых пока не было, да если бы и были, то японцы все равно ничего русским бы не сообщили. Об ударе, о сибирских дивизиях, о том, что Красная Армия наступает и будет наступать до самого января сорок второго года, Костенко рассказал Торопов.

Значит, не зря, сказал кто-то из пилотов на «Хирю».

Не зря, ответил ему Костенко.

Наш выход, сказал штурман на «Дзуйкаку». Скоро наш выход.

Летчики еще, наверное, что-то хотели бы сказать, но рядом с Костенко стоял Торопов, и разговора по душам не получалось. Торопова старались не замечать, не отвечали на его приветствия, но настроение поговорить с Костенко в его присутствии не было.

– Утром в половине пятого – подъем, – говорил Костенко. – Позавтракать, одеться и на палубу. Ни с кем не заговаривать, особенно тем, кто идет во второй волне. Все помнят?

Помнили все.