Гвардеец - читать онлайн книгу. Автор: Николай Романов cтр.№ 36

– Вам наш город понравился?

Он просто слышал, как колотится, в ожидании его ответа, девичье сердце.

– Понравился.

– Вы, наверное, очень заняты сегодня?

А теперь она просто затаила дыхание.

А с ним все еще что-то происходило. Как будто по телу разливалось не только тепло от выпитого, как будто в его душу входило нечто странное. Он словно питался чужим опытом в общении с девицами, ибо его собственное общение сводилось к светским разговорам на выпускных балах, да к краткому любезничанию с незнакомыми во время немногочисленных увольнений. Ну и к нескольким разговорам с Яной на борту «Дорадо»…

– Да нет, не то, чтобы очень…

Маруська просто вспыхнула. Осетру показалось, что если бы она сидела, то просто бы медузой растеклась по стулу…

– Маруся! – крикнул от стойки Макарыч. – Ты о других клиентах, случаем, не позабыла?

– Нет, папа! – Взгляд Маруськи переполнился сожалением. – Сейчас!

Она вздохнула, схватилась за поднос с пустой тарелкой и ушла на кухню.

А Осетр взялся за биточки и тут же обнаружил, что у него проснулся просто зверский аппетит. Маруська, что ли, вызвала его? Или мысли о Яне… Интересно, что она сейчас делает?

Биточки тоже оказались чрезвычайно вкусными.

Должно быть, загорает и купается на знаменитых лазурных пляжах Дивноморской Ривьеры… И вовсю любезничает с отдыхающими молодыми людьми…

Эта мысль потрясла его. И в самом деле, почему он решил, что Яна должна вспоминать его, вот так же, как он ее? С какой стати? Это у него, кадета-«росомахи», не было широкой возможности общаться с девушками. Но дочери представителей высшего света ведут совсем другую жизнь. Конечно, они тоже где-то учатся, но такого жесткого распорядка дня у них наверняка нет. И на людях они бывают гораздо чаще! И вообще они – великородные, и этим все сказано!

Душа вдруг переполнилась горечью и чем-то очень похожим на ненависть, и Осетр даже не догадывался, что это ощущение называется ревностью.

А потом снова подошла Маруська и жарко шепнула:

– Давайте встретимся сегодня вечером?

И ревность ответила за него:

– Давайте.

– Приходите на угол Солнечного и Малиновой к восьми часам.

И ревность ответила:

– Приду.

Маруська просияла глазами, забрала очередную опустевшую тарелку и ускакала.

А Осетр снова прислушался к себе. Незнакомые ощущения медленно покидали душу. Уходили горечь и нечто похожее на ненависть. И мысль о любезничающих с Яной молодых людях уже не казалась столь дикой. В конце концов, любезничать и любить – очень и очень разные вещи, хотя у этих слов и один корень…

Однако все это было не главное. А главное было в том, что на место уходящих ощущений приходило новое, доселе совершенно незнакомое, и Осетр не знал, не только как оно называется, но что даже существует такое.

Когда Осетр пришел на угол Солнечного проспекта и Малиновой улицы, Маруська уже ждала его. Она стояла под большим деревом, густой листвой скрытая от света окон ближайшего дома.

– Я здесь, Остромир! Идите сюда!

Осетр вздрогнул и шагнул в тень.

Через мгновение на него словно ураган налетел. И закружил бы в танце-объятии, если бы Маруська не боялась привлечь внимание посторонних. А так она просто крепко-накрепко прижалась к нему, так что они оба мгновенно ощутили все выпуклости и впадинки, все упругости и мягкости, все сучки и трещинки. И свои, и чужие…

– Пришел… Пришел… Пришел… – Она просто задыхалась.

И ему мгновенно стало ясно, что все свое скоро и неизбежно станет чужим, а чужое – своим.

– Идем же! Папа сейчас в «Ристалище», а я отпросилась на часик. У нас дома никого нет.

– А мама? – тупо сказал Осетр.

– А мама давно умерла. Когда я еще была маленькой.

В ее словах не ощущалось горести, и он не стал просить прощения за вопрос.

– Идем же скорей! У нас совсем мало времени!

Она вцепилась в его руку горячими пальцами и потащила за собой, и у него не было сил сопротивляться. Ибо ему казалось, что это происходит не с ним. Вернее, с ним, разумеется, но на месте Маруська сейчас была Яна, это она тащила его по коридору «Дорадо» в свою каюту, где не было няни Ани, где не было Макарыча, где не было давно умершей Маруськиной матери…

Его протащили сквозь какие-то, к счастью, не колючие кусты, заставили шагнуть на ступеньку.

– Не споткнись!

И он не споткнулся, хотя тут была абсолютная темень. Раз не споткнулся, два не споткнулся, и три, и четыре!.. И еще бы сто раз ощутил свою росомашью ловкость и ночное пространственное чутье, но тут ступеньки закончились.

Звякнул ключ, явственно распахнулась невидимая дверь, его опять куда-то потащили.

«Сейчас тут окажется Макарыч!» – подумал Осетр.

Но Макарыча не оказалось. Невидимая дверь закрылась, отсекая их от улицы, от ступенек, от неба, от всего Заданилья – и как будто отрезая все пути к отступлению, и не оставалось иного выхода, кроме как принять этот навязываемый бой, в котором наверняка не окажется победителя, зато будут двое побежденных. А Маруська уже рвала с него куртку…

– Ну что же ты как неживой! Да господи же боже мой! Рукав за что-то зацепился!

Нет, неправда, он был сейчас никакой не «росомаха», он был крыса тыловая, он слизняк вонючий, и от того, испытанного после «божьей крови» ощущения не оставалось ничего, и все более становилось ясно, что еще несколько мгновений, и все в жизни станет иным, но он не приложит к этому изменению ни капли своей воли…

С треском разошлась липучка на рубашке, и горячие руки скользнули по его груди, потом исчезли, и послышался еще треск, и еще, и скользнули по его груди какие-то тряпки, а потом что-то твердое и упругое, и даже более горячее, чем Маруськины руки, притиснуло его спиной к стене.

– Ну давай же. Давай же! Не стой же истуканом! Горе мое! Ты в первый раз, что ли?

– Да, Яна!

– Я не Яна! Но это не важно!

Он вдруг понял, что это горячее и упругое уже почти принадлежит ему – вот только стоит чуть-чуть шевельнуться, поднять руки и коснуться этого упругого, и падет оцепенение, и налетит новый ураган, и опрокинет их на пол, и опять пойдут трещать липучки на одежде, а потом и одежды на теле не окажется, и тогда случится… НЕПОПРАВИМОЕ! Непоправимое, потому что после этого он никогда не сможет посмотреть в глаза Макарычу и Чинганчгуку, Каблуку и Карабасу, и пьяным хмырям, жаждущим даровой выпивки, и всем мертвякам, и всем черепам, и даже самой Маруське. А главное – он никогда не сможет посмотреть в глаза Яне.