— А я, — продолжал Кергелен, — раб верховного императорского советника, к тому же ученый. Таким рабам завидуют тысячи вольных простолюдинов. Едва ли мне придется держать в руках что-то более тяжелое, нежели книга, наполненная научными знаниями.
Пустующие места в зале стали заполняться людьми. Двое жилистых мужчин в набедренных повязках и плащах из драконьих шкур одновременно преклонили колени перед пирамидой и, держа перед собой небольшие факелы, выдохнули столбы огня, перекрестившиеся в трех футах над ними. Затем они так же быстро удалились, а места вдоль стен заняли многочисленные мужчины и женщины в пестрых и достаточно открытых нарядах, с различными музыкальными инструментами. Двенадцать девушек в прозрачных шелках стали слаженно хлопать в ладоши, музыканты, подхватив ритм, наполнили зал чарующими звуками ситар, тамбуринов, бонго, длинных труб с широкими раструбами, именуемых кюрна, и бубнов с крохотными колокольчиками. Покачивая бедрами, дюжина девиц неторопливо выступила к центру зала, продолжая похлопывать в такт музыке, потом закружилась в необыкновенно красивом танце. Гости загалдели, кто-то радостно аплодировал танцовщицам и музыкантам. Из кувшинов полилось вино, наполняя отделанные золотом и серебром рога. Возникло еще два десятка женщин в сказочных платьях, с розовыми или белыми вуалями, оставляющими открытыми лишь глаза. Десять женщин взобрались на пирамиду и расселись вокруг императора, прочие, в том числе троица с розовыми вуалями, остались на ступенях между безмолвными стражами.
— Ты же говорил, что на пирамиду никому нельзя? — обратился к Фатису недоумевающий Леон.
— Совершенно верно, мой господин, — кивнул Кергелен. — Но это пхекешнэри и читэнэри.
— И что сие значит?
— Постой, «нэри» — значит «женщина»? — вмешался Харольд.
— Да, — переводчик кивнул, — вы правы. Пхекеш-нэри — это жена императора. Вам покажется странным, наверное, что здесь слово «пхекеш», означающее титул советника, но уж таковы наши обычаи. А читэнэри — это наложницы императора. Им можно на пирамиду, ибо они не только к царственному месту имеют доступ, но и, как вы догадываетесь, к императорскому телу.
— Двадцать жен? — удивился Уильям Мортигорн.
— Нет, господин. Десять жен и десять наложниц.
— Силен ваш богоподобный, — усмехнулся Леон. — К чему ему еще наложницы, коль столько жен?
— Видите ли, мой господин. — Кергелен заулыбался, потирая ладонью мясистый подбородок. — Жена императора — это титул. Жены рожают наследников и кормят их своей грудью. И целуют детей императора. Следовательно, эти груди и губы не подлежат некоторым… как бы сказать… вольностям, к которым мужчины склонны в постели. Император не бросит свое семя на грудь жене и не будет принуждать жену принять его плоть устами, которыми она целует его детей. А вот наложницы… С ними можно все, что с женами не дозволено.
— Толково придумано, — хмыкнул Нордвуд, жуя. — Верно, принц?
— Да уж, весьма изобретательны наши добрые друзья. — Леон покачал головой, тихо смеясь. — Ну а что он как истукан сидит? Он вообще говорящий у вас?
Кергелен нахмурился слегка и крякнул, проглотив виноградину.
— Мой господин, вы простите мне мою дерзость, но я обязан напомнить, что император Тассирии недаром зовется богоподобным. Я, как ученый человек, понимаю, что неразумно ждать от приезжих той же почтительности, что и от тассирийцев, однако вам не следует нарушать внешние приличия. Будут сложности, если кто-то услышит подобные ваши суждения.
— А ты не донесешь? — Леон внимательно посмотрел на раба.
— К чему мне это, мой господин? Вы иноземцы и почетные гости. Я не собираюсь на вас доносить, но мне следует объяснять вам наши порядки, дабы не случилось досадных недоразумений. И… Еще, мой господин, я попрошу не бросать такие дерзкие взгляды на женщин императора. Это может показаться оскорбительным.
— Да, но зачем они тогда появляются в столь людном месте?
— А для чего люди надевают роскошные наряды и украшают себя драгоценностями? Ради тщеславия и похвальбы своим богатством. Смотреть на них можно, но очень недолго и не с таким блеском глаз, будто у льва перед львицей, с коим вы сейчас смотрели на них. И при этом полагается прикрыть слегка один глаз двумя пальцами: это чтобы его божественное величество знал, кто в данный миг взирает на его женщин.
— Что ж, полезные сведения. — Леон кивнул. — Однако ты сейчас смотрел на них достаточно долго и не прикрывал один глаз.
— Совершенно верно, мой господин. — Кергелен снова заулыбался. — Мой взгляд на женщину никоим образом не может оскорбить мужчину, ею обладающего.
— Почему так?
— Я оскопленный еще в детстве.
Нордвуд едва не подавился вином, пролив на грудь, и с изумлением, как и остальные трое, уставился на Фатиса.
— Тебе яйца отрезали?! — выдохнул он.
— Копье тоже, если вам так это интересно, — невозмутимо ответил евнух и усмехнулся.
— Раб, да еще оскопленный, — жалостливо пробормотал молодой Брекенридж. — И как тебе живется-то?
— Вы разве слышали от меня сетования и жалобы на жизнь?
— Нет, но… тебе это не мешает?
— Мне, господин, теперь вообще ничего не мешает, — засмеялся Фатис. — К тому же я ученый. А ученый человек будет мудрей, когда его разум не затуманивается мыслями о женщинах, мальчиках…
— Ясно. — Кристан поморщился.
— Ослицах, овцах…
— Да я все понял!
— И рукоблудии, — закончил свои пояснения евнух.
Теперь поморщились все, кроме Уильяма Мортигорна. Тот выглядел задумчивым.
— А почему у тебя рукоблудие идет после овец? — выдавил он, видимо, очень мучивший его вопрос.
Все обернулись к нему.
— А у тебя, значит, сначала рукоблудие, а потом овцы? Да, Билли? — с серьезным видом спросил Леон.
Все, кроме раба, расхохотались. Кергелен лишь прикрыл лицо ладонью, пряча слащавую улыбку.
— Это не смешно, принц! — воскликнул обиженный Уильям.
— Да мне тоже не до смеха, Билли, как подумаю, о чем ты мечтаешь! Ладно, не дуйся, будто девка. А вот ты, Фатис, для евнуха уж больно много знаешь о возможностях нормальных… ну и не очень нормальных… но не оскопленных мужчин.
— Я же ученый, мой господин. Я книги читал. Разные.
— Ну, коль уж ты ученый, так и поведай нам, отчего правитель ваш молчит и не шевелится почти на своем престоле?
— В понимании тассирийцев он подобен богам. — Евнух развел руками. — По преданию, он получил от предков божественную кровь. Следовательно, должен вести себя не так, как простые смертные, во всяком случае, во время важных государственных церемоний. В непринужденной обстановке он держится как обычный человек: разговаривает, улыбается. Но сейчас в Эль-Тассир прибыли высокие гости, и он должен предстать перед ними, как велит церемониал.