Чужое тело - читать онлайн книгу. Автор: Антон Орлов cтр.№ 78

Ивена слышала, как госпожа Камис, мамина подруга, жена папиного сослуживца, объясняет маме: «Этот господин Нузерав, новый директор, твоего Руфера даже ни разу не видел. Он, говорят, очень беспокойный и все боится, что ему подчиняться не будут. За Руфера он ухватился, чтобы на его примере всех напугать. Ты бы сходила к нему да попросила коленопреклоненно — может, согласится заменить наказание на условное, он же имеет право… Сходи, ради ребенка своего сходи!» Мама ходила и просила, а когда вернулась, села рядом с Ивеной, которая после завтрака съежилась в углу дивана и с тех пор это место не покидала, обняла ее и заплакала. Подол светло-синего платья после коленопреклоненных просьб выглядел как грязная тряпка, но господин Нузерав остался неумолим.

На другой день после казни мама заболела, у нее покраснело лицо и поднялась температура. Ивену забрала к себе госпожа Камис, она же потом сказала, отводя глаза, что мама из больницы не придет. Госпожа Камис хотела отвезти Ивену к бабушке с дедушкой, но за девочкой пришел инспектор из министерства нравственного попечения и сообщил, что Ивену Деберав определили в Приют кротких вдов, чтобы она получила там надлежащее воспитание. Из дома, кроме старенького чемодана с одеждой, Ивена взяла с собой коробку с цветными стеклышками, которые приносил ей папа, и мехового котенка, которого сшила мама, и еще фотографию, где мама с папой вместе и улыбаются. Фотографию у нее отобрали — потому что с родителей-преступников нельзя брать пример, — а котенка и стеклышки оставили.

В приюте Ивена делала что ей говорили и все время молчала. Она не хотела здесь жить. По вечерам она забиралась на чердак, сидела там, в тишине и темноте, и пыталась придумать дверь, через которую можно уйти далеко-далеко. У нее давно уже зародилось подозрение, что не все двери обыкновенные: наверное, некоторые ведут в неожиданные места, как во сне. Ивене иногда снились сны, где открываешь дверь — а за ней совсем не то, что рассчитывала увидеть. Вот бы и в жизни так… Надо только выбрать подходящий момент, чтобы открыть дверь. Эксперименты с дверями в четырнадцатом корпусе ни к чему не привели, и тогда Ивена решила, что дверь нужно придумать. Если очень сильно хотеть, та сама собой появится на темном заброшенном чердаке — словно всегда была здесь, просто раньше ее не замечали.

Ивена садилась на пол, прислонялась к старой тумбе, обхватывала руками коленки — и представляла себе дверь, а потом изо всех сил хотела, чтобы придуманная дверь превратилась в настоящую… Под конец обходила чердак, старательно ощупывала холодными пальчиками стены: ничего. Несмотря на ее отчаянное желание, дверь так и не появилась, зато на чердаке она познакомилась с Полиной. С Поль, как та себя называла.

Поль рассказала Ивене сказку про Алису: яркий таинственный мир, похожий на пригоршню цветных стеклышек. Странная сказка — в ней никто никого не воспитывал и не наказывал. И сама Поль странная. Когда она разрыдалась в кинозале, Ивена решила, что ей плохо, а потом оказалось, что ей было смешно. Почему? Фильм взрослый, скучный, страшноватый, что в нем такого веселого?..

Еще Поль сказала, что Дня ответственности не будет. Успокаивала Ивену, как маленькую? Когда маму увезли в больницу, госпожа Камис тоже говорила, что все будет в порядке. У взрослых это обычная присказка, что бы ни случилось.

Девочек позвали строиться парами. Ивена отлепилась от холодного окна, подошла к остальным. Госпожа воспитательница, суетливая женщина с печальным бесцветным лицом, сказала, что наказание будет символическим, и воспитанницы, дочери недостойных родителей, должны принять его с благодарностью. Потом повела их по свежевымытым лестницам вниз.

Одинаковые шкафчики с именами на дверцах. Вдали, в коридоре, звенели голоса: кто-то спрашивал, где госпожа Эмфида Турнав; на это отвечали, что ее нигде нет, а дверь ее комнаты заперта на ключ — наверное, госпожа старшая администратор-воспитательница уже ушла в Судный зал.

Снаружи пахло снегом. Гравиевая дорожка вела к большому дому, где находился Судный зал. Деревья по обе стороны покачивались и скрипели, такими же скрипучими голосами кричали вертлявые черные птицы — их много, они как черная рябь на неисправном экране. Ивена подумала, что заболеть уже поздно: даже если у нее сейчас поднимется температура, никто не станет это проверять. Ее все равно побьют плетью в Судном зале. Как папу. Хорошо бы умереть, когда ее начнут бить: этого они не хотят, от этого они растеряются… Но у нее, наверное, не получится.

Главное здание приюта надвигалось, сквозь слезы оно казалось размытым, словно смотришь в окно во время ливня. Блестящие, как медицинские инструменты, вешалки в раздевалке. Лестницы и коридоры, на стенах плакаты с поучительными стихами. Все перекошенное, затуманенное. Ивена несколько раз моргнула, но слезы выступили опять. Кто-то на нее шикнул, что плакать нельзя. Они уже заходили в зал.

Красивая сердитая госпожа махнула рукой, показывая, где становиться. Девочки выстроились в несколько шеренг, по росту. Ивена была из невысоких и стояла во второй шеренге. Из-за слез она ничего не могла как следует рассмотреть, да ей и не хотелось.

Наступила тишина. Потом зазвучал властный, как звук басовитого музыкального инструмента, мужской голос: о долге перед обществом, об ответственности, об истинных ценностях Манокара, о великой воспитующей силе справедливых наказаний, которые спасают детей и взрослых от скверны. Ивена не слушала, слова сами лезли в уши, а она жмурилась от слез и про себя твердила: «Все равно мама и папа хорошие, все равно мама и папа хорошие, все равно мама…»

Очередной фразой оратор поперхнулся.

— Что это значит? — Его же голос, но уже не такой уверенный. — Это что за балаган?!

— Я — воплощение Ответственности, о которой ты столько трепался. Всем оставаться на местах!

Завизжали сразу со всех сторон. Шеренги воспитанниц заколебались. Ивена поняла, что происходит что-то такое, что надо увидеть, и решительно вытерла глаза.

Впереди было возвышение. Над ним, на стене — большой позолоченный герб Манокара, голографический портрет президента Ришсема в траурной раме, тяжелые складчатые драпировки из блестящего бархата, с золотыми шнурами. Драпировки стремительно таяли в пламени, над возвышением кружились хлопья — как будто шел снег, только не белый, а черный. Бледное пламя казалось призрачным. Вскоре оно исчезло, заодно с изрядным количеством роскошного бархата. Герб и президент Ришсем сиротливо съежились на пустой белой стене, испачканной копотью.

Ивена засмотрелась на огонь и не сразу разглядела тех, кто стоял на возвышении. Трое мужчин в парадных мундирах — господа из министерства нравственного попечения. Старшие дамы приюта, госпожа экзекутор-воспитательница с помощницами. И еще кто-то в траурном платье, как у всех, но с заросшим черной шерстью лицом, злыми красными глазами и торчащими из-под верхней губы клыками. Она… Оно… Именно так должна выглядеть Черная Вдова! Разве Черная Вдова может появиться средь бела дня, да еще в таком месте, где много народу? Впрочем, раз появилась — значит, может.

— Это что такое? — повторил один из господ администраторов. — Прекратить маскарад!