Пепел Марнейи - читать онлайн книгу. Автор: Антон Орлов cтр.№ 71

Опознать Хальнора среди других лежедских кошек не удалось. В этом-то и заключается коварство подобного превращения: найти человека среди людей нетрудно, зверя среди зверей – практически невозможно.

Зато мы с Дохрау оставили в дураках почтеннейших и беспристрастнейших с их спасительными намерениями. Превратили Лежеду в зачарованный заповедник. Надеюсь, Хальнору там хорошо. Пока он лесной кот с кисточками на ушах или бесплотный дух, ему не пересечь границу заповедника – ни по своей воле, ни с чьей-либо помощью. Покинуть Лежеду он сможет при одном-единственном условии: если опять станет человеком.

Беспристрастнейшие просто так от нас не отвязались».

– Вот чего я, Гаян, не понимаю: если Страж Мира был вроде бога, и даже Псы Бурь перед ним склонялись, как могло с ним такое получиться? Ведь если кто совсем могущественный, так быть не должно, разве нет?

– Когда дочитаем, спросим у Тривигиса. Он же обещал, что ответит на твои вопросы и объяснит непонятное. До конца осталось немного.

«Они явились целой делегацией к моей скромной хижине возле границы заповедника, укрытого пеленой зачарованного тумана. Разодетые в свои лучшие официальные обтрепки (кое-кто даже умылся, что само по себе было примечательным событием), они напоминали индюков, сбежавшихся к корытцу с зерном на птичьем дворе. Иные смахивали на ощипанных индюков, удравших из рук кухарки до завершения казни. Держались чинно, соблюдая промеж себя старшинство, на физиономиях выражалось сознание непомерной ответственности и скорбной необходимости. У Амрадонбия из Нижней Слакки хватило бестактности притащить с собой большую корзину, выстланную изнутри стеганым тюфячком. Он пытался до поры до времени спрятать ее за спиной, но корзинка была шире его непрельстительного тощего зада раза в полтора, и конспиративные потуги пропали втуне.

Я вышел им навстречу в рубашке с незашнурованным воротом, овдейских замшевых штанах с бахромой и болотных сапогах, длинные темные волосы распущены по плечам подобно дорогому плащу. Стоит добавить, что кожа у меня теперь не бронзово-смуглая, а белая и нежная, но глаза, как и раньше, черные с золотистым отливом, и в моменты сильного душевного волнения радужка начинает сверкать расплавленным золотом, из-за чего меня и прозвали некогда Золотоглазым.

На тот момент, в нынешней человеческой жизни, мне едва миновало двадцать лет.

Заметка на полях: Срамно себя выхвалять и словом написанным красоваться, глядючи в праздное письмоплетение, аки в зерцало, не за тем дана грамота людям и прочим, а для сохранения и приумножения премудростей, да ты все готов извратить, ни большой, ни малой скромности не разумея! Четырежды тьфу на твою похвальбу! Е. У.

Я воззрился на визитеров, они на меня, потом вперед выступил почтеннейший Саламп, Выразитель Воли Верховного Совета Магов, и непреклонно изрек:

– Тейзург, отдай нашего кота!

Боги свидетели, это меня сразило. Нашего кота! Как будто речь идет не о Страже Мира, погибшем из-за их глупости, а об украденном домашнем питомце.

– Саламп, это не твой кот. Я его первый нашел.

Вначале наш диалог напоминал перепалку двух повздоривших школяров, и Выразитель Воли Совета постепенно входил в раж, а я от души забавлялся. Потом к нам присоединились остальные почтеннейшие и беспристрастнейшие, и галдеж поднялся, как на том же птичнике.

Когда я напомнил визитерам о том, что Хальнора среди других болотных рысей не сыскать, это их не расхолодило: тогда, мол, переловим все поголовье до последнего слепого котенка и выкинем за Врата Хаоса, в результате чего в Сонхи народится новый Страж, и наступит счастье.

Что станется дальше с Хальнором, им было все равно. А мне – нет.

Разругались мы вдрызг. До сих пор приятно вспоминать, сколько я им всякого ехидного наговорил. Беспристрастнейший Амрадонбий из Нижней Слакки в полемическом угаре запустил в меня корзиной, но не попал. Пошловато цветастый тюфячок шмякнулся в грязь. Этот тюфячок меня, кстати, доконал: до Врат Хаоса обеспечить несчастному зверю относительный комфорт, включая мягкую подстилку, а после за шкирку и в горнило вечных мук, как будто мало ему здесь досталось! Созидающий способен слепить из материи и не-материи Несотворенного Хаоса все, что угодно, и если он возомнил себя преступником, заслуживающим самой страшной кары – можете вообразить, что у него получится в результате.

Почтеннейшие и беспристрастнейшие предприняли несколько разбойных попыток пробраться в Лежеду и устроить там охоту на кошек. После того как ни один из смельчаков не вернулся назад, до оставшихся дошло, что мои чары им не пересилить, и они скрепя сердце признали, что самое разумное – просто ждать, когда Хальнор опомнится.

Я знаю, ему бы моя затея с Лежедой не понравилась. Он бы согласился пожертвовать собой ради других и кануть в Хаос, но я решил за него. Можете негодовать на здоровье.

Смирившись с тем, что до кота не добраться, Верховный Совет Магов одобрил мое предложение насчет песнопевцев: пусть по всем городам и весям, на всех рынках и постоялых дворах поют о нашей с Унбархом войне, о Марнейе и о гибели Хальнора Проклятого. Быть может, рано или поздно он услышит.

Магия все же осталась при нем, это обнадеживает. Ему снятся странные дворцы, прорастающие из его снов в нашу явь. Очевидно, что он эти процессы не контролирует, но, коли у него сохранилась способность к созиданию, не прорежется ли также другая способность, в большей или меньшей степени присущая каждому магу – слышать, когда его зовут?

Песнопевцы и сказители, повествующие о Марнейе, выполняют еще и вторую задачу: разносят по всему свету правду об Унбархе. Не бывать моему проигравшему противнику божеством! Я победил в этой войне и заодно выполнил обещание, данное Хальнору.

До недавнего времени я не оставлял попыток найти его, излазил весь лежедский лес вдоль и поперек. Когда паломники рассказывают, будто видели чарующе прекрасный призрак Хальнора, который печально и неприкаянно бродит по болоту, это означает, что они, скорее всего, видели издали меня.

Порой возникало впечатление, словно он рядом, следит за мной, но, сколько я ни пытался его выманить, все было тщетно, мерзавец кот так и не дался в руки. Вылакать сливки из оставленной возле звериной тропы плошки, сожрать кусок сахара – это всегда пожалуйста, а на глаза мне он не показывался. Иногда я замечал, как шевельнутся травяные стебли, что-то мелькнет за кустами – и на большее не рассчитывай.

Меня то злость разбирала жуткая, словно я сам был лесным зверем, готовым кого-нибудь загрызть, то невыносимая тоска. Я чувствовал, что Хальнор поблизости, но это ничуть не было похоже на ощущение от присутствия человека. Из дремучих зарослей за мной наблюдала дикая болотная кошка, не ведающая ни чести, ни людских обязательств, с хищными огоньками в глубине настороженных звериных зрачков. Или, быть может, то были крохотные отражения охваченного пламенем города, давным-давно сгоревшего?

Вероломный мерзавец меня обманул! Я свое слово сдержал, а он свое – нет. Обещанный мне разговор в уютной чайной с наемными комнатами на втором этаже так и не состоялся. Иногда я представляю себе, как бы это могло быть: мы сидим вдвоем на веранде, залитой теплым янтарным светом, пахнет пряностями, розами, вином, со всех сторон нас окружает охваченный вечерним оживлением город, но мы находимся в тихой сердцевине этой суеты, и Хальнор слегка улыбается, его глаза цвета темной вишни дразняще мерцают.