– Это государственная тайна! – выпалил на автомате генерал и только потом спохватился.
– Увы, нет. Это совершенно необходимая для меня информация.
– Кроме… утерянного образца есть еще сорок девять единиц.
– То есть всего пятьдесят? Какое красивое число… Дайте-ка я догадаюсь, эти образцы были готовы к отправке в разнообразные научные центры по всей стране. Разумеется, закрытого типа. А впоследствии предполагалась возможность отправки образцов за рубеж… Разумеется, для изучения. Кому-то диппочтой, а кому-то сразу в ракетах, да? Пожалуй, не стоит вкладывать свои средства в недвижимость этого мира… Долго он не протянет…
Генерал промолчал, да мне его ответ и не нужен был. Нарушение конвенции о биологическом оружии – это уже плохо. Некрасиво, так сказать. Вредно для имиджа на международной арене и прочей политической ерунды. Все сразу сделают строгие лица, погрозят пальчиком и скажут «ай-яй-яй». Плохо в этой ситуации то, что очень трудно найти крайнего и минимально правдоподобно переложить на него вину. Даже обиженную мину из серии «а мне не докладывали» не скроишь. Поскольку встречный вопрос «а кто в таком случае контролирует стратегическое вооружение вашей страны?» является политической «черной меткой», и ничего с ней после этого не сделаешь! Одним словом, совсем не то, что нужно накануне выборов.
– Кстати, а где там наш шутник?
– Находится под домашним арестом, – обрадовался генерал смене темы.
– Можете его оттуда извлекать и везти сюда. Он мне тоже понадобится.
Генерал опять вопросительно глянул на Виктора. Мой статус был ему явно непонятен, так что генералу постоянно требовалось подтверждение моего права отдавать приказы. Виктор вновь кивнул, и генерал забубнил соответствующие приказы в свою рацию.
Минут через пятнадцать я решительно остановился. Моя интуиция подсказывала мне, что мы у цели и идти дальше не имеет смысла. Еще минут через десять сориентировавшийся конвой доставил к нам победителя в номинации «черная шутка года». Был он чуть выше меня ростом, худощав, годков ему было под шестьдесят, но буйные кучерявые кудри отчаянно боролись с наступавшей сединой за свой цвет. Почему-то особенно мое внимание привлекли тщательно выбритые щеки – создавалось ощущение, что курчавый биолог нещадно мучил их бритвой в любое свободное время.
– Как звать? – Я так до сих пор и не выяснил имени своего предполагаемого подопечного.
– Александр Сергеевич, – с хмыканьем ответил вместо арестанта генерал.
Светило биохимии уставилось на меня с затаенной ненавистью и готовое дать отпор даже в наручниках и под охраной.
– Все ясно… В школе сильно издевались?
Вопрос об источнике черного юмора и ненависти к бакенбардам можно было снимать с повестки дня. Хоть профиль ученого и был далек от профиля великого поэта, имя вместе с кучерявостью не оставляло ни малейших шансов на спокойное детство или хотя бы почетного Шурика.
– Часто, – сквозь зубы процедил арестант.
– Не волнуйтесь. Там, куда мы отправимся, о поэтах золотого века, кроме меня, слышал максимум один человек, так что об одной из своих проблем можете точно не беспокоиться…
– Куда это вы забираете доктора? – возмутился генерал. – Он под арестом и следствием…
– Под каким следствием? – тихо осведомился я. – По делу о пропаже бактериологического оружия?
Генерал потупился.
– Никуда я не поеду! – набычился уже ученый.
Я тяжело вздохнул, посмотрел на небо, собрался уже задать ему риторический вопрос на тему «и почему эти великие ученые – совсем как дети?», но здраво оценил свои шансы на получение ответа, а посему переключился на своего нового подопечного, который таковым себя еще не считал.
– То, что по вашей шутке не будет возбуждено официальное дело, означает лишь одно – с этим делом разберутся неофициально. На практике это означает, что косвенно причастные к нему получат недвусмысленное указание держать язык за зубами даже ценой этого самого языка. А подкреплено это указание будет совершенно таинственным, но совершенно не интересующим официальные органы несчастным случаем, который произойдет с главным действующим лицом, то бишь с вами. Притом в самое ближайшее время. Вас даже с работы уволить не успеют, как вы поскользнетесь в ванне и неудачно ударитесь затылком о бортик. Вас устраивает такой расклад?
Ученый попытался было встать в позу и возмутиться, но Виктор так медленно, спокойно и выразительно кивнул, а генерал потупил свой взгляд (еще бы – это ему несчастный случай устраивать), что слова протеста буквально застряли в горле у светила науки.
– Скажу больше: я – это единственный ваш шанс на продолжение жизни. И единственное, почему я это делаю, – это потому, что мне понравилась ваша шутка. Скажем так, я неравнодушен к черному юмору.
– И кем я там у вас буду? Шутом? – пробурчал ученый, который уже понял, что выбора у него особого нет.
– Ну если вы ни на что больше не способны (доктор вспыхнул), то шутом. Но с этим мы разберемся попозже, а сейчас, если ни у кого нет конструктивных возражений, давайте займемся делом.
Возражений ни у кого не было, поэтому я аккуратно положил пальцы своих рук на виски доктора и приготовился проникнуть ему в память. Доктор от моего прикосновения вздрогнул, но стерпел. Его неколебимая уверенность в превосходстве науки над шарлатанами в данном случае сыграла мне на пользу – он совершенно не собирался мне мешать, а это очень важно при проникновении в память. Особенно если вы хотите, чтобы в финале у вас в руках оказался здравый человек, а не слюнявый идиот с выжженными мозгами.
В памяти ученого меня пока интересовали очень немногие вещи. Пока. В частности, точный внешний вид и содержание пилюли, чтобы оптимизировать формулу призыва. Я ведь уже объяснял – чем точнее, тем лучше, а шутить с такими субстанциями я, в отличие от доброго доктора, не хочу.
Все сведения лежали на поверхности – оно и понятно, ни о чем другом ученый в последние сутки и не думал. Кстати, он действительно хотел помочь своему коллеге, пусть даже и таким экстравагантным образом. Ну а то, что черный юмор по жизни был его самым верным, а порой и единственным спутником, можно было и так сказать, без сканирования мозгов.
Между прочим, именно черный юмор в свое время подтолкнул не слишком зрелого шестиклассника к изучению биологии и химии. Для начала – во вполне понятных мне целях изготовления слабительного для расправы со вконец доставшими его одноклассниками школы с литературным уклоном.
На всевозможные карикатуры, издевательские стишки и прочие проявления творческой травли юный технарь отвечал симпатическими чернилами, красящими бомбами с несмываемой краской и адской смесью слабительного с вызывающим чихание порошком.
А потом вдруг оказалось, что почерпнутых бессонными ночами из многочисленных справочников сведений совершенно достаточно для победы на олимпиадах и поступления в вуз. И очень немногие смогли правильно оценить тот блеск, что появился в глазах тезки великого поэта, когда тот увидел первую в своей жизни научную лабораторию.