Первая линия - читать онлайн книгу. Автор: Макс Фрай cтр.№ 13

Конечно, на вечер. И я выскакиваю опрометью, пока Тина не успела спросить, где это я, интересно, собираюсь гулять в дождь, — не потому что секрет, и не потому что она не разрешит, она разрешит, просто я не люблю каждый день говорить одно и то же. Но и обманывать не люблю, вернее, люблю, но не всегда и не всех, и уж точно не Тину.

«Опять к Старой Даме побежала», — думает Тина. Она не глядит в окно, не видит, как я выскакиваю из подъезда и тут же ныряю в соседний. Она и так знает. Тина, в общем, не против, просто она не очень «за». Но виду не подает.

Я стучу в дверь, потому что звонок у Старой Дамы не работает. А потом сажусь на ступеньку и жду. Ждать надо долго. Старая Дама отлично слышит, но медленно ходит; к тому же она всегда останавливается возле зеркала и поправляет прическу. У Старой Дамы волосы белые-белые, совершенно седые, зато густые и кудрявые, она их очень аккуратно укладывает и заливает лаком, а потом все время поправляет, а если уж окажется перед зеркалом, начинает укладывать заново; однажды мне целых полчаса пришлось ждать, но я никогда не ухожу и второй раз не стучу, знаю, что рано или поздно она откроет.

Сегодня мне повезло: она открыла почти сразу, пяти минут не прошло. Наверное, мой стук как раз застал ее в коридоре, возле зеркала, когда прическа уже была в полном порядке, вот только завиток на лбу поправить и еще один, на виске.

Старая Дама очень красивая. Раньше мне казалось, старушки красивыми не бывают. Но это глупости — еще как бывают. Просто самые красивые старушки, наверное, тоже редко выходят из дома, и на лавочках они не сидят, и по магазинам не бегают, поэтому мы о них ничего не знаем. Я часто думаю: интересно, откуда Старая Дама берет еду? Ей кто-нибудь приносит? Или она все-таки сама покупает? Или просто ничего не ест? Меня, во всяком случае, она никогда ничем не угощает, кроме бесцветных, прозрачных, как льдинки, мятных леденцов, от которых такой приятный щекотный холодок во рту и в горле, а иногда кажется, что даже в голове, — очень здорово!

В квартире Старой Дамы очень холодно. Она не любит включать отопление. Даже в прошлом году, когда три дня подряд был самый настоящий мороз, и то не включила. Тина говорит, она экономит, отопление очень дорогое, а пенсия маленькая. Но мне кажется, Старой Даме просто не бывает холодно. Я иногда у нее дома в свитере и в шерстяных носках дрожу, а она сидит себе в шелковом платье, и ничего ей не делается.

— Здравствуй. Молодец, что пришел, — говорит Старая Дама.

Она думает, я мальчик. Это, наверное, потому, что я всегда в джинсах и волосы едва закрывают уши. Наверное, когда Старая Дама сама была маленькая, девочки так не одевались. Это же ужасно давно было! Может быть, сто лет назад.

Старая Дама часто говорит: «Я так рада, что ты мальчик, девочки никуда не годятся», — а если я возражаю, не слышит или делает вид. Так что я уже и не очень-то возражаю, какая мне разница, кем она меня считает, главное, что пускает в гости, угощает мятными леденцами и рассказывает разные интересные вещи.

Она еще часто говорит: «Нынешние девочки никуда не годятся, потому что их воспитывают как прислугу. Вот меня воспитывали как принцессу, но теперь так не заведено». И еще много разного говорит Старая Дама про девочек и мальчиков, я ее не очень понимаю, если честно. Тем более что Тина меня вообще не воспитывает, ни «как прислугу», ни «как принцессу», только следит, чтобы ноги и уши были чистые и десять новых английских слов в день, даже если воскресенье, и еще надо обязательно звонить, если задерживаешься, — и, вроде, все.

Но слушать Старую Даму ужас как интересно, даже когда непонятно.

А сейчас она говорит: «Ну что, займемся делом?» Я не прыгаю и не хлопаю в ладоши, потому что Старая Дама этого не любит, я знаю, — но только поэтому. «Займемся делом» — это значит, что мы пойдем в гостиную и будем собирать огромный паззл из тысячи кусочков или даже больше, я точно не знаю, но их очень, очень много. Вернее, это я улягусь на бледно-голубой, как глаза Старой Дамы, ковер и займусь паззлом, а она будет сидеть в кресле и рассказывать истории. Больше всего на свете я люблю слушать истории и возиться с мозаикой, а в гостях у Старой Дамы можно делать то и другое одновременно. А Тина еще удивляется, что я тут каждый день пропадаю, «как медом намазано», говорит она, хоть и знает, я мед терпеть не могу, не-на-ви-жу.

У меня дома, конечно, тоже есть паззлы, но они все уже по сто раз собраны и разобраны, я, наверное, с завязанными глазами уже могу их собирать, на ощупь, а слушать при этом приходится радио, потому что Тина вечно занята, я же понимаю.

В общем, никакого сравнения.

Сейчас я складываю старинную карту мира, она совсем не похожа на настоящую, где тут Европа, а где Африка — совершенно непонятно, а вместо двух Америк вообще нарисован маленький остров, а на острове стоит большой-пребольшой индеец, он там еле-еле помещается, умора. Старая Дама сидит в своем кресле и рассказывает, как училась в гимназии — так раньше школы назывались, я знаю. Порядки у них были ужасно строгие, но, по-моему, все равно очень здорово было, например, никакой физкультуры, зато вместо нее уроки танцев, и еще в гимназии учили латынь, это такой мертвый язык, наверное, его специально придумали, чтобы разговаривать с мертвецами. Такая жуть!

Я ищу кусочек с рукой индейца, где-то же должна быть его рука! Может быть, даже с ножом или с копьем. Ищу и одновременно представляю, как Старая Дама, закрыв за мной дверь, принимается ждать других гостей. Ну конечно! В полночь к ней приходят мертвецы — поговорить. Потому что им же, наверное, ужасно одиноко. Мало того что умерли, так еще и латынь теперь дети не учат, и выходит, никто-никто из живых, кроме Старой Дамы, не понимает их мертвого языка. Очень обидно.

Я думаю, может быть, мне тоже выучить латынь? Не то чтобы так уж хотелось каждую ночь принимать в гостях мертвецов, я их, честно говоря, немножко боюсь. Или даже не немножко. Но это же нечестно, если их совсем никто не будет понимать. И потом, мертвецы, наверное, знают сто миллионов интересных историй. Вот пусть и рассказывают.

Но я еще немножко подумаю. Трудно вот так сразу решиться.

* * *

В сумерках я прощаюсь и иду в коридор одеваться. Тина ждет, а мне еще за хлебом надо зайти. Старая Дама недовольна. Она не любит, когда я ухожу. Иногда я немножко боюсь: а вдруг она однажды меня не выпустит? Возьмет и не откроет дверь — и что тогда? И на окнах у нее решетки, красивые такие, кружевные, как снежинки, а не пролезешь ни за что. Но вообще-то, конечно, ничего страшного, Тина-то знает, где я сижу, ее не проведешь, если что, придет за мной сама. И даже не очень рассердится, поймет, что я не нарочно.

Ну и вообще, мало ли что мне иногда кажется. Старая Дама поворачивает ключ, два полных оборота, и путь открыт. На прощание она всегда целует меня в лоб, вот и сегодня. Я, вообще-то, не люблю, когда чужие взрослые лезут целоваться, но Старой Даме можно, у нее прохладные губы и белые волосы пахнут чистотой, как высушенное на морозе белье.

— Приходи завтра, — говорит она.