Штамм. Начало - читать онлайн книгу. Автор: Гильермо Дель Торо, Чак Хоган cтр.№ 55

На этих словах раздался резкий, отвратительный треск – резко сжав руки, Монстр раздробил все кости в кистях Авраама.

Юноша рухнул на пол. От дикой боли он свернулся калачиком, прижимая к груди сломанные пальцы. Но упал он в пятно солнечного света.

Пришла заря.

Монстр зашипел, пытаясь еще раз приблизиться к нему.

Но тут зашевелились, просыпаясь, другие заключенные, и юный Авраам потерял сознание, а монстр исчез.

Авраама нашли перед самой утренней поверкой – он был сильно искалечен и истекал кровью. Его отправили в лазарет, откуда раненые и заболевшие заключенные никогда не возвращались. Плотник со сломанными руками не представлял никакой ценности для лагеря, и главный надсмотрщик немедленно одобрил его ликвидацию. Сетракяна подвели к пылающей яме вместе другими заключенными, признанными на утренней поверке негодными к работе. Из нее поднимался черный, жирный дым, закрывающий солнце над головой. Раскаленная и безжалостная, яма ждала новой партии человеческих дров. Юношу раздели, подтащили к самому краю, поставили на колени. Прижимая к груди сломанные руки, он с ужасом смотрел в яму.

В пылающую яму.

Голодные языка пламени тянулись к нему, поднимающийся черный дым гипнотически танцевал в воздухе. Этому танцу вторил расстрельный ритм: выстрел, передергивание затвора, мягкий шлепок гильзы, упавшей на землю… выстрел, клацанье затвора, шлепок… Авраам впал в предсмертный транс. Глядя вниз, на огонь, пожирающий плоть и кости, он со всей отчетливостью понял, что такое человек на этой земле: всего лишь вещество, материя, не более того. Вещь одноразового использования, легко разделяемая на части, легко воспламеняющаяся… без труда превращающаяся в углерод.

Монстр хорошо разбирался в ужасе, однако этот ужас – сотворенный человеком – превосходил любую беду, любую жуткую участь, какая только могла существовать. Здесь не просто отсутствовала жалость, здесь хладнокровно, безо всякого сострадания уничтожались люди. Их смерть не имела отношения к большой войне и служила только злу. Просто одни люди решили так поступить с другими людьми, вот и придумали резоны, места и мифы, с тем чтобы удовлетворить свое желание наиболее рациональным и методическим образом.

Нацистский офицер механически стрелял человеку в затылок, ударом ноги сталкивал в пылающую яму и переходил к следующему, с каждым шагом приближаясь к Сетракяну. И тут воля Авраама дала слабину. Он ощутил тошноту – не от запахов, не оттого, что видел, а от внезапного осознания, что в сердце его больше нет Бога. Там осталась только эта пылающая яма.

Юноша зарыдал. Он плакал, скорбя о себе и о потере веры, и тут в его затылок уперся ствол «Люгера».

Еще один хищный рот, прильнувший к его шее…

Внезапно Авраам услышал выстрелы. На другой стороне плаца рабочая команда заключенных захватила наблюдательные вышки и теперь продвигалась по лагерю, убивая всех, кто носил форму.

Офицера за его спиной как ветром сдуло. Сетракян остался на краю пылающей ямы. Поляк, стоявший на коленях рядом, поднялся и побежал. Вот тут сила и воля вернулись в тело Сетракяна. Прижав к груди искалеченные руки, он тоже поднялся и побежал, голый, к замаскированному зелеными насаждениями забору из колючей проволоки.

Вокруг гремели выстрелы. Охранники и заключенные убивали друг друга, падали, захлебываясь кровью. Дым поднимался теперь не только из ямы – пожары пылали по всему лагерю. Авраам добежал до забора и каким-то образом, с помощью рук неизвестных ему людей, сумел сделать то, в чем ему не могли помочь его собственные руки, переломанные Монстром: забрался на забор, а потом свалился с другой стороны.

Некоторое время он лежал на земле, винтовочные и автоматные пули вонзались в грязь совсем рядом, и вновь чьи-то руки помогли ему подняться.

Нескольких его невидимых помощников изрешетили очереди, а Сетракян все бежал, бежал, бежал… Вдруг он понял, что опять рыдает в голос. Он плакал, потому что в отсутствие Бога – нашел Человека. Человек убивал человека, но человек и помогал человеку, и никто не знал никого в лицо…

Бич – и благословение.

Бич или благословение.

Вопрос выбора.

Авраам сумел пробежать много километров, хотя срочно переброшенные к лагерю австрийские подразделения взяли его в плотное кольцо. Он изорвал ноги в клочья о камни, однако ничто не могло остановить его, раз уж он вырвался на свободу. И когда Авраам наконец-то добрался до леса и упал в темноте, прячась в ночи, он понял, что у него в жизни осталась только одна цель.

Сетракян поерзал, пытаясь поудобнее устроиться на жесткой скамье камеры временного содержания. Он просидел тут всю ночь в окружении воров, пьяниц и извращенцев. Долгое ожидание дало ему возможность поразмыслить о сцене, которую он устроил около морга, и прийти к выводу, что он, Сетракян, упустил свой лучший шанс объяснить происходящее федеральному ведомству, борющемуся с распространением заболеваний, – во всяком случае, ведомству в лице доктора Гудуэдера.

Разумеется, он вел себя как безумный старик. Может, у него действительно стало плохо с головой? Может быть, годы ожидания, все это время, проведенное на грани между ужасом и надеждой, действительно сделало свое черное дело?

Неизбежная составная часть старости – это постоянная проверка себя. Проверка того, что связь с реальностью не утеряна. Что ты – это по-прежнему ты.

Но нет. К голове никаких претензий быть не могло. Сетракян оставался в здравом уме и трезвой памяти. Упрекнуть себя он мог лишь в том, что поддался отчаянию. Отчаяние просто сводило его с ума. Он сидел в камере полицейского участка в центре Манхэттена, тогда как вокруг него…

Ну прояви же смекалку, старый дурак. Найти способ выбраться отсюда. Тебе удавалось выбираться из куда более худших мест.

Сетракян снова вспомнил сцену, свидетелем которой он стал, когда его регистрировали в участке. Дежурный офицер спросил у него имя, фамилию, адрес, объяснил суть предъявленных обвинений – «нарушение общественного спокойствия, преступное нарушение режимной территории», – дал подписать бумагу о сохранении за Сетракяном трости («Для меня эта вещь очень дорога», – объяснил он сержанту) и сердечных пилюль, и тут в участок привели мексиканского парня лет восемнадцати-девятнадцати. Его руки были скованы за спиной наручниками. Парню, похоже, досталось: исцарапанное лицо, порванная рубашка…

Внимание Сетракяна привлекли обгорелые дыры на брюках и рубашке.

– Это все чушь собачья, чел, – говорил парень. Он шел, откинувшись назад, потому что его руки были скованы очень крепко, и патрульным приходилось подталкивать его. – Тот puto [67] просто псих. Loco. [68] Бегал голым по улицам. Нападал на людей. Он накинулся и на нас тоже! – Патрульные силой усадили парня на стул. – Ты же не видел его, чел. Из этого козла текла белая кровь! И во рту у него была какая-то гребаная… какая-то гребаная хрень! Это вообще был не человек, мать твою!