Брезент под ногами печально поскрипывал, когда люди в костюмах биозащиты со всей предосторожностью – даже какой-то торжественностью – прикрепляли стропы к противоположным концам синих виниловых мешков и поднимали их в соответствующие рефрижераторы.
– Должны быть мухи, – продолжал Эф. В свете прожекторов было видно, что воздух над трупами абсолютно чист, если не считать одного-двух ленивых мотыльков. – Почему нет мух?
После смерти человека бактерии пищеварительного тракта, ранее жившие в мире и согласии с человеческим телом, начинают заботиться только о себе. Сначала они принимаются за кишки. Потом проедают себе дорогу в брюшную полость и набрасываются на внутренние органы. Мухи могут улавливать газы, выделяющиеся при разложении трупа, на расстоянии до полутора километров.
В ангаре были разложены двести шесть мушиных обедов. Казалось бы, насекомые должны были слететься со всей округи.
Эф направился к двум офицерам, которые застегивали молнию очередного мешка, перед тем как отнести его к рефрижератору.
– Подождите, – остановил он их.
Офицеры выпрямились, а Эф опустился на колени и расстегнул молнию, снова явив свету покоившийся там труп.
В мешке лежала девочка, которая умерла, держа мать за руку. Эф безотчетно запомнил местоположение этого трупа на полу ангара. Умерших детей запоминаешь всегда.
Светлые волосы плоско прилипли к голове. В ямке на шее лежал медальон в виде улыбающегося солнышка, прикрепленный к черному шнурку. В белом платье девочка выглядела почти как невеста.
Офицеры переместились к следующему мешку. Нора подошла к Эфу и стала наблюдать, что он делает. Затянутыми в перчатки руками Эф осторожно прикоснулся к голове девочки и повертел ее из стороны в сторону.
Трупное окоченение наступает примерно через двенадцать часов после смерти и в дальнейшем держится от двенадцати до двадцати четырех часов – сейчас прошла примерно половина этого срока, – пока в мышечных волокнах не понизится возросшая было концентрация ионов кальция, лишающая их гибкости. Потом тело вновь становится мягким.
– Гибкость сохраняется, – отметил Эф. – Никакого окоченения.
Он взялся за плечо и бедро девочки и перевернул ее на живот. Расстегнул пуговицы платья сзади, обнажив поясницу и спину с маленькими бугорками позвонков. Кожа была бледная, чуть тронутая веснушками.
После того как останавливается сердце, кровь продолжает наполнять сосудистую систему. Стенки капилляров, толщиной всего в одну клетку, вскоре не выдерживают давления и лопаются, выплескивая свое содержимое в окружающие ткани. Эта кровь скапливается в нижней, так называемой «зависимой» части тела (зависимой от того, в каком положении лежит труп) и быстро свертывается. Считается, что синюшность становится явной примерно через шестнадцать часов после смерти.
Этот срок тоже давно прошел.
Девочка умерла сидя, потом труп положили на спину. В связи с этим Эф ожидал, что скопившаяся в тканях кровь окрасит нижнюю часть спины в темно-фиолетовый цвет.
Он окинул взглядом ряды мешков.
– Почему тела не разлагаются, как им положено?
Эф вновь перевернул девочку на спину, большим пальцем руки оттянул веко ее правого глаза – это движение было у него заучено до автоматизма. Роговица помутневшая; склера – белочная оболочка глаза – сухая. Все, как и следовало ожидать. Эф осмотрел кончики пальцев правой руки девочки, той, которую она вложила в руку матери, – подушечки были слегка сморщенные: результат обезвоживания. Опять-таки ничего необычного.
Вот только синюшность. Точнее, ее отсутствие…
Эф сел на пятки и некоторое время не двигался, размышляя. Противоречивость картины ставила его в тупик. Потом он просунул большие пальцы рук между сухими губами девочки. Когда нижняя челюсть отошла от верхней, девочка словно выдохнула: это вышел газ, скопившийся во рту и верхней части горла.
В полости рта Эф поначалу не увидел ничего странного, но все же просунул внутрь палец и придавил язык, чтобы проверить его на сухость.
Нёбо и язык были действительно сухие и совершенно белые, словно вырезанные из слоновой кости. Этакое анатомическое нэцке. Язык обрел жесткость и неожиданным образом стоял торчком. Эф отодвинул его в сторону, чтобы посмотреть, что под ним, там тоже все было сухо.
«Сухо? Обескровлено? – подумал он. – И что же дальше?» В памяти всплыло: «Тела обескровлены… в них не осталось ни капли крови».
[26]
А если эта строчка не так запомнилась, то вот другая – из телесериала «Мрачные тени» Дэна Кертиса,
[27]
шедшего на экранах в начале 1970-х:
«Лейтенант… эти трупы… они… они обескровлены!» И – органная музыка.
Усталость давала себя знать. Ухватив жесткий язык девочки большим и указательным пальцами, Эф направил луч фонарика в белое горло. Оно выглядело как нечто гинекологическое. Порнушное нэцке?
И вдруг язык шевельнулся. Эф дернулся назад, вытащил изо рта пальцы.
– Господи Иисусе!
Лицо девочки оставалось маской смерти, губы по-прежнему были слегка разомкнуты.
Стоявшая рядом Нора вздрогнула.
– Что это было? – спросила она.
Хотя пальцы были в перчатках, Эф все равно вытер их о брюки.
– Просто рефлекс, – сказал он, вставая.
Еще какое-то время Эф смотрел на лицо девочки, а когда больше не мог смотреть, наклонился и застегнул молнию, отрезав покойницу от окружающего мира.
– Что это могло быть? – спросила Нора. – Что-то такое, что замедлило разложение тканей. Эти люди мертвы…
– Во всех смыслах. Вот только не разлагаются. – Эф встревоженно покачал головой. – Мы не можем задерживать их транспортировку. Самое важное – это доставить тела в морг. Проведем вскрытия. Может, эта история будет понятнее, если взглянуть на нее изнутри.
Он заметил, что Нора смотрит на ящик с резной крышкой, который стоял на полу ангара несколько в стороне от разгруженного багажа.
– Вряд ли. В этой истории вообще ничего не складывается.
Эф перевел взгляд вверх, на огромный самолет, возвышавшийся над ними. Ему захотелось вновь подняться на борт. Что-то они упускали. Ответ должен быть там.
Однако не успел Эф сделать и шага, как увидел, что в ангар вошел директор ЦКПЗ Эверетт Барнс в сопровождении Джима Кента.