Правосудие Зельба - читать онлайн книгу. Автор: Вальтер Попп, Бернхард Шлинк cтр.№ 43

— Я здесь! — также полушепотом откликнулся я.

Через несколько секунд яхта поравнялась со мной, и Филипп вытащил меня наверх. В этот момент Сила и Терпение заметили нас. Не знаю, что они могли предпринять. Открыть огонь? Филипп запустил мощный двигатель и, подняв высокую носовую волну, взял курс на середину реки. Я в изнеможении, дрожа от холода, сидел на палубе.

— Ты можешь сделать мне одолжение и установить, что это за кровь? — сказал я, достав из кармана испачканную в крови тряпку. — Я догадываюсь, что это нулевая группа, резус отрицательный, но мало ли…

Филипп ухмыльнулся:

— Значит, весь этот переполох из-за какой-то несчастной мокрой тряпки? Ну ладно, потом разберемся. Сначала ты спустишься вниз, примешь горячий душ и наденешь мой халат. А как только мы, я надеюсь, благополучно минуем водную полицию, я сделаю тебе грог.

Когда я вышел из душевой кабины, мы были уже в безопасности. Ни РХЗ, ни водная полиция не отправили за нами в погоню канонерскую лодку, а Филипп как раз, дойдя до Зандхофена, [114] поворачивал в рукав Старого Рейна. Хотя я и согрелся под душем, меня все еще трясло. Для моего возраста это, пожалуй, все же были чересчур острые ощущения. Филипп пришвартовался на прежнем месте и спустился в каюту.

— Ну ты даешь!.. — сказал он. — Натерпелся я за тебя страху! Когда я услышал, как эти типы барабанят по железу, я сразу понял, что у тебя там какие-то проблемы. Только я не знал, что мне делать. Потом увидел, как ты прыгнул в воду. Вот это класс! Снимаю шляпу.

— Да брось ты! Когда за тобой гонится натасканная служебная овчарка, уже некогда думать, не слишком ли прохладная вода. Гораздо важнее было то, что ты как раз в самый острый момент принял единственно правильное решение. Без тебя я бы точно пошел ко дну. Вопрос лишь в том — с пулей в затылке или без. Ты спас мне жизнь. Как я рад, что ты не только безнадежный бабник!

Филипп смущенно позвякивал посудой на камбузе.

— Может, ты мне теперь расскажешь, что ты там потерял, на этом РХЗ?

— Потерять я ничего не потерял, зато кое-что нашел. Кроме этой мерзкой мокрой тряпки, я нашел орудие убийства и, скорее всего, убийцу. Вот откуда эта тряпка.

За дымящимся грогом я рассказал Филиппу о фургоне в ангаре и его неожиданном специальном оборудовании.

— Но если это было так просто, сбросить твоего Мишке с моста, откуда же тогда ранения этого ветерана заводской охраны? — спросил Филипп, когда я закончил свой рассказ.

— Тебе бы надо было работать детективом. Ты быстро соображаешь. Я пока не знаю ответа на этот вопрос… Разве что… — Я вдруг вспомнил рассказ хозяйки привокзального ресторана. — Хозяйка привокзального ресторана слышала два удара через короткий промежуток времени. Теперь я понял: машина Мишке повисла на краю моста, зацепившись за ограждение, и старик Шмальц ценой невероятных физических усилий вывел ее из этого опасного равновесия над пропастью и при этом поранился. А через две недели умер от последствий этих усилий. Да, так оно, скорее всего, и было.

— Ну, в общем, все действительно сходится. И с медицинской точки зрения тоже. Один удар при столкновении с ограждением, второй — при падении на железнодорожное полотно. А что касается Шмальца, то у пожилых людей случается апоплексия, когда они не рассчитывают свои силы. Это может даже пройти незаметно, а потом отказывает сердце, не выдержав нагрузки.

Я вдруг почувствовал страшную усталость.

— И все-таки мне многое еще не ясно. Старик Шмальц ведь не сам додумался убить Мишке. И мотив мне тоже неизвестен. Филипп, отвези меня, пожалуйста, домой. Бордо мы выпьем в другой раз. Очень хотелось бы надеяться, что у тебя из-за моих приключений не будет неприятностей.

Когда мы поворачивали с Гервигштрассе на Зандхофенштрассе, мимо в направлении гавани промчалась патрульная полицейская машина с мигалкой, но без сирены. Я даже не обернулся.

Всю ночь меня била лихорадка. Утром я позвонил Бригите. Она пришла, принесла хинин от лихорадки и капли от насморка, сделала мне массаж шеи, повесила сушиться мою одежду, которую я вчера вечером бросил в прихожей, приготовила обед, который я потом должен был только разогреть, сходила в магазин, купила апельсиновый сок, глюкозу и сигареты и накормила Турбо. Все это она делала с озабоченным видом, четко и толково. Я попросил ее посидеть рядом со мной на краю кровати, но ей уже пора было идти.

Я проспал почти целый день. Позвонил Филипп и подтвердил мою догадку: нулевая группа крови, резус отрицательный. В полумрак моей комнаты доносился шум машин с Аугустен-анлаге и крики играющих детей. Мне вспомнилось детство и это особое состояние в дни болезни — желание играть во дворе вместе с другими детьми и в то же время блаженное чувство собственной слабости и тепло материнской ласки. Я вновь и вновь убегал от грозно пыхтящей за спиной овчарки и ее хозяев, Силы и Терпения. Задним числом я переживал сейчас страх, который вчера не успел прочувствовать, поскольку все произошло слишком быстро. В моем лихорадочном сознании роились фантазии на тему убийства Мишке и мотивов Шмальца.

К вечеру мне стало легче. Температура спала, и, несмотря на слабость, я с удовольствием поел говяжьего бульона с лапшой и овощами, приготовленного Бригитой, а потом выкурил сигарету. Как же мне быть дальше с делом Мишке? Убийствами должна заниматься полиция, и даже если РХЗ предаст забвению вчерашний инцидент, что я вполне мог себе представить, на заводе мне уже никто ничего больше не расскажет. Я позвонил Нэгельсбаху. Они с женой уже поужинали и сидели в мастерской.

— Ну конечно приезжайте! Можете тоже заодно послушать «Гедду Габлер». Мы уже добрались до третьего акта.

Я повесил на дверь записку, чтобы успокоить Бригиту, если она еще раз соберется навестить меня, и поехал в Гейдельберг. Поездка оказалась довольно утомительной: моя заторможенность и скорость автомобиля постоянно вступали в противоречие друг с другом.

Нэгельсбахи жили в одном из пфаффенгрундских [115] деревенских домиков двадцатых годов. Сарай, первоначально предназначенный для кур и кроликов, Нэгельсбах превратил в мастерскую с большим окном и яркими лампами. Вечер был прохладным, и в шведской железной печке горело несколько поленьев. Нэгельсбах сидел на высоком табурете наподобие тех, что можно видеть у стойки бара, перед большим столом, на котором рождалась копия дюреровских «Рук молящегося» из спичек. Его жена, устроившись в кресле у печки, читала вслух. Эта идиллия предстала моему взору, когда я прошел через заднюю калитку прямо к мастерской и, прежде чем постучать, заглянул в окно.

— Боже мой! На вас же лица нет! — Фрау Нэгельсбах усадила меня в кресло, а сама присела на скамеечку.

— Похоже, вам здорово приспичило, если вы приехали в таком состоянии, — сказал Нэгельсбах. — Ничего, если жена останется здесь? У меня от нее нет тайн, даже служебных. Все эти запреты на разглашение служебной информации — это не для бездетных супругов, у которых никого нет, кроме них самих.