Пасадена - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Эберсхоф cтр.№ 68

— Ты же обещал встретить меня на станции, — говорила Линда и, сама себе удивляясь, топала ногой. — Если бы не Уиллис, что бы я там делала одна?

Брудер проработал на ранчо Пасадена уже больше четырех лет, и они с Уиллисом Пуром заключили договор. Брудер, как старший, должен был следить за тем, чтобы выращивание, упаковка и сортировка шли без перебоев, и, пока Уиллис соблюдал бы свою часть договора, Брудер соблюдал бы свою. Четыре года тянулись очень медленно, и, когда на долину опускался темный покров ночи, Брудер уходил к себе в дом с ласточкиными гнездами под крышей, ложился в постель и чуть ли не до самого утра читал древних; когда же за окном копался или, умирая, стонал какой-нибудь зверь, он долго вглядывался в темноту и, бывало, пугался собственного отражения в стекле — на него смотрело заостренное, одинокое лицо. Он уехал от Линды, а теперь воссоединялся с ней. И вот после четырех долгих лет она была здесь, на ранчо, на его ранчо.

Сезон апельсинов продолжался с ноября по конец марта — начало апреля, во время сбора урожая Брудер думал только о том, чтобы обобрать с деревьев все до единого плоды — так легче было бороться с одиночеством. Но в длинные сухие летние месяцы жизнь на Пасадене замирала: Уиллис и Лолли проводили июль и август в Санта-Барбаре или Бальбоа, а Брудер оставался на хозяйстве, и нескончаемыми, изнурительно жаркими днями мог думать о Линде. Больше всего он любил ходить по рощам и розовому саду в полночь, при лунном свете, воображать, что все здесь принадлежит ему, делиться с ней этим богатством. Он был далеко не мечтатель — наоборот, Брудер хорошо представлял себе будущее. Он вовсе не думал, что на ранчо, в этом дворце на холме, он будет единоличным хозяином; нет, всякий раз он думал о том, как однажды приведет сюда Линду. Но годы шли, молчание из «Гнездовья кондора» становилось все оглушительнее, и вот настал день, когда Брудер понял — дольше ждать терпения у него нет. Он написал ей, прекрасно понимая, что первым ее ответом будет «нет», что просить ему придется не один раз, и все же судьба улыбнулась ему — к его великой радости, в «Гнездовье кондора» вернулся Эдмунд. Много лет спустя Линда даже подумала, не приложил ли к этому руку Брудер, но он был совершенно ни при чем: возвращение Эдмунда было такой же загадкой, как тихий, неумолимый ход часов судьбы. Разница между Линдой и Брудером была как раз в этом: он верил в жестокую, неумолимую участь, она даже теперь считала, что сама должна строить свое будущее.

Брудер заслужил свое место на ранчо Пасадена и знал, что к его голосу здесь так же прислушиваются, как к голосу хозяина — Уиллиса. Он даже не особенно часто это показывал — окружающие чувствовали и уважали в нем эту черту. Только сплетники не жаловали Брудера, потому что, кроме работы, ни о чем другом он почти не говорил; но работать с ним любили почти все, потому что, если все шло как надо, он никого не трогал. Он тщательно следил за тем, чтобы деньги выплачивали вовремя, чтобы еда была горячая и никто не остался голодным. Воришек при нем наказывали как следует, а врунов отсылали куда подальше.

Горничные в особняке любили перемывать Брудеру косточки; он это точно знал. Старшая горничная по имени Роза, у которой мать работала в Пасадене и умерла здесь же, была девушка сообразительная, могла за день переделать всю двухдневную работу, и они подружились. По вечерам они любили посидеть на склоне холма, покурить и рассказать друг другу о том, как прошел день. Брудер рассказывал Розе о Линде, но Роза была не столь откровенна, и, видимо, эта ее сдержанность заставляла Брудера раскрываться. Она посоветовала Брудеру пригласить Линду на ранчо, пообещала, что поможет ей здесь обосноваться, и вот вместе, в удушливых сумерках конца лета, они разработали план приезда Линды.

— Она приедет, и вы соединитесь, — уверенно говорила Роза, ее непоколебимый оптимизм подтачивал твердость Брудера, и он первым послал Линде открытку, еле наклеив марки шершавым от летнего зноя языком.

Он думал о том, как пройдет первый вечер Линды на ранчо, и тут увидел ее через окно. Она уверенно ходила по кухне: в ней не было памятного ему беспокойства — разве что она несколько раз сердито топнула ногой. Перед Брудером оказалась безмятежная молодая женщина, от которой уже далеки были драмы подросткового возраста. Он правильно сделал, что пригласил ее на ранчо, Брудер не волновался ни за нее, ни за них обоих, ему даже стало легче на западный, как он считал, манер: он думал, что время все расставит по своим местам, что все идет не просто так и в каждом событии есть свой смысл.

Брудер принес ей пару кочанов капусты, морковь, половину персикового пирога; в шкафу Линда нашла ящик говяжьей тушенки и из нее приготовила свой первый ужин на ранчо Пасадена. Парни любили есть на улице, грея руки у огня и заворачиваясь в попоны. Они с удовольствием умяли капусту с тушенкой, и Хертс во всеуслышание объявил, что она куда лучше прошлогоднего повара, похожего на джентльмена, которого выставили после того, как он завел шуры-муры с одной упаковщицей. Слаймейкер вытянул из кармана фляжку, отхлебнул из нее, передал Хертсу. Хертс тоже отпил, протянул ее Линде, но она отказалась и, помня о том, что ей нужно было докладывать о подобном, поняла, что ни за что в жизни не будет этого делать. Хертс и Слаймейкер смеялись всякой ерунде, и Слаймейкер сказал, что надеется, она не будет такой, как эта Лолли-лакрица:

— Готов спорить на последний доллар, она стучит в городской совет, как только пронюхает, что у нее на ранчо пахнет бурбоном.

Брудер возразил, что Лолли Пур вовсе не стукачка, но Слаймейкер ответил, что не уверен в этом, взял свою жестяную миску, точно это был веер, поджал губы и по-девичьи высоким голосом произнес:

— Волстед или смерть — вот наш девиз, мистер Слаймейкер! Жуйте лакрицу, вместо того чтобы пить, мистер Слаймейкер!

— Была бы она поумнее, — добавил Хертс, — давно бы нашла жениха, и он забрал бы ее отсюда.

— Она хорошенькая, жениться очень даже можно, — сказал Слаймейкер. — И чего там говорить — деньги у нее есть. Но только вот беда: Лолли по уши втюрилась в брата. Это всякому ясно.

— Что ты о ней думаешь? — спросила Линда Брудера.

— Ничего особенного я о ней не думаю.

— Лучше, наверное, спросить, что она думает о Брудере, — сказал Слаймейкер.

Брудер кинул полено в огонь и сказал, что с Лолли дел у него почти нет.

— Я обычно с Уиллисом разговариваю, — добавил он.

Слаймейкер и Хертс расхохотались, но Линда уже поняла, что смеются они почти всегда, если только один не услышит плохое слово о другом.

— А вы что, старые знакомые? — спросил Слаймейкер, ткнув пальцем, указывая сначала на Брудера, потом на Линду.

Линда удивилась: она-то думала, что Брудер каждый день только и говорил что о «Гнездовье кондора»; она воображала, что он рассказывал о ней красивую сказку, самую малость преувеличенную, но, в общем, правдивую. И с чего это ей пришло в голову? Она не знала, только каждый день, с тех пор как он уехал, она повторяла про себя историю о молодом человеке, который вместе с Дитером вернулся с войны.