Пасадена - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Эберсхоф cтр.№ 19

Акульи глаза, размером с небольших морских ежей, блестели тусклым желатиновым блеском. Зрачков в них не было видно — только два темных, маслянистых диска шарили по тихим водам океана в поисках Линды. Девушка задыхалась в обжигающе-холодной зимней воде, совсем рядом на синей морде зияла доисторически страшная пасть, и Линде вдруг вспомнилась вся ее жизнь в «Гнездовье кондора», окруженном зарослями солнечника, всего сплошь в желтых цветах; вспомнился Дитер, который пока еще не вернулся из Европы, хотя газета, которую Маргарита вывешивала на доске объявлений, утверждала, что мир давно наступил и Вильсон лично отправился туда, чтобы навести порядок; в голову пришел недавний разговор с Валенсией, которая начала раскрывать ей самые сокровенные тайны женской жизни; она подумала об Эдмунде, о ее Зигмунде, который недавно заявил Валенсии, что больше не хочет спать в одном доме с сестрой. Вспоминались все, но больше других — брат; его лицо прямо стояло у нее перед глазами, и ей вдруг захотелось сделать, может быть, последний в жизни выбор, остаться верной одному-единственному воспоминанию, пока не стало слишком поздно. Линда выбрала Эдмунда, сказав себе мысленно: «Если уж думать о ком-то одном, пусть это будешь ты». Не забывала она и об акуле, о том, что собирается делать это создание, этот хищник, может быть самец. И только она совсем упала духом и приготовилась сдаться на милость победителя, как акула дернула хвостом, развернулась и уплыла от нее в темный мрак вод охотиться дальше.

Линда стремительно поднялась на поверхность и, вся в слезах, принялась ловить ртом воздух. Она двинулась к берегу; прямо перед ней белел парус простыни, виднелась выкопанная для костра яма, а сверху, на скале, — «Гнездовье кондора». Ей показалось, что в саду кто-то ходит, но отсюда, издалека, никого невозможно было узнать. Было видно только, что человек одет в белую рубашку; может, это был Эдмунд? Поверит ли он, когда она расскажет ему о синей акуле? Ей самой было трудно поверить, что это на самом деле было — что на нее только сейчас не мигая смотрели два круглых глаза, злее которых она еще не видела! Линда плыла и с каждым гребком чувствовала тяжесть мешка, груженного лобстерами и водой. Она еще успеет обсохнуть, застегнуть все пуговицы на платье и сбегать наверх, на кухню, за большой, глубокой кастрюлей. Она оттащит Эдмунда в сторонку, расскажет, как увидела акулью морду и спинной плавник, как перепугалась, как хотела, чтобы он узнал, что, глядя на блеск жутких зубов в темной воде, думала только о нем. В голове у нее был один Эдмунд, только Эдмунд, и больше никто, дорогой ее Эдмунд; все остальное куда-то отступило. Ей было все равно, что он на это скажет, смутится ли или даже назовет ее дурочкой, ведь то, что она собиралась сказать, было правдой, она, Линда, на самом деле видела совсем рядом с собой синюю акулу; пусть акула была совсем маленькая, но зубы у нее были такие, что по сравнению с ними капкан, который Линда ставила на пуму, казался жалкой мышеловкой. Она все-все ему расскажет, она возьмет Эдмунда за руку и признается, что было у нее в голове в самые отчаянные мгновения: она всегда помнила о нем, она была вся его, совсем вся, она горячо произнесет: «Эдмунд, ну скажи, пожалуйста, что и ты тоже мой!» Линда уже добралась до мелководья, вокруг нее плескались волны, она встала — вода была ей по пояс. Она пошла к берегу и, хотя не совсем еще отошла от страха, твердо знала, что все равно будет возвращаться в океанские воды, не важно, приплывет ли акула за ней или нет. Линде стало спокойно, даже весело, и только она поднялась из воды — совсем голая, лишь с мешком у пояса и плетями водорослей на плечах, — как увидела, что по берегу идет какой-то мужчина, за ним еще один, а сзади шагает Эдмунд.

— Линда! — услышала она отцовский голос. — Ты, что ли?

Над заостренной макушкой взметнулась его рука, и он кинулся прямо в воду, навстречу ей. Он стал худее, чем помнилось ей, на плечах и зеленой шерстяной куртке веером лежала белая борода.

Линда остановилась, присела, чтобы спрятаться под водой. Она осторожно помахала рукой в ответ. Неизвестно почему, но она думала, что больше никогда не увидит отца. По лицу Эдмунда — твердому, как будто постаревшему, как только он стал молодым человеком, — Линда поняла, что и он тоже думал, что больше не увидит Дитера. Он твердо верил, что ферма теперь его, и уже начал по-хозяйски уверенно устраиваться на этой продуваемой ветрами земле.

— Выходи, обними отца! — радостно кричал Дитер.

Но рядом с Дитером и Эдмундом стоял незнакомец — высокий молодой человек в белой рубашке, из-под расстегнутого воротника которой виднелись черные волосы на груди. Он пригнул голову, ежась от сырого ветра, черные волосы разметались вокруг лица. Вместе с Дитером он дошел до самой воды, и когда поднял глаза, то голая Линда, ноги которой щекотали усы лобстеров, увидела его лицо: глаза, черные, как угорь, приоткрытый рот, будто он хотел что-то сказать, будто узнал ее, сведенные волнением брови, о котором Линда всегда с удивлением думала и о причине которого сразу догадалась.

— Я хочу вас познакомить! — кричал ей Дитер.

За незнакомцем спешил Эдмунд; шапка у него съехала совсем на затылок, как будто он, глубоко задумавшись о чем-то, почесывал голову. Он смотрел исподлобья, лицо у него было совсем бледное, очки висели на самом кончике носа, и Линда в первый раз заметила, до чего он стал похож на Дитера. Она понимала: Эдмунд чувствует, что вокруг него что-то зашевелилось. Четыре года Линда с Эдмундом прожили в своем, наглухо закрытом от чужих мире. Через некоторое время на берегу появилась Валенсия, а потом и Шарлотта Мосс со своим вечным блокнотом.

— Линда, это Брудер, познакомься. Он сюда приехал вместе со мной и хочет остаться. Выходи, поздоровайся!

Но сейчас, при всех, Линда никак не могла выйти. Сначала она подумала, что годы войны теперь принадлежат памяти; вот только чьей? Потом она вспомнила о своих лобстерах и поняла, что одного, для Брудера, как раз и не хватит, но угощать его все равно будет нужно, и уже представила, как предложит этому молодому человеку самого большого и скажет что-нибудь глупое вроде: «А вам волосы в глаза не попадают?» — и потом, чтобы выйти из океана, ей нужно попросить отца, брата и гостя, который будет теперь спать на кровати напротив Эдмунда, чтобы они отвернулись и дали ей спокойно одеться. Когда Дитер с Эдмундом поняли наконец, что на ней ничего нет, то развернулись и начали быстро подниматься вверх, к «Гнездовью кондора», повторяя: «Мы вернемся, мы потом вернемся!» Но Брудер смотрел все так же настороженно; он поднял брови, сжал губы и все еще не шел за ними. Ветер хлопал полами его рубашки, он не сразу оставил Линду одну на пляже, уходя, бросил взгляд через плечо. Когда его не стало видно, синяя от холода Линда выбежала из воды, натянула на себя платье и стала сохнуть под нежаркими лучами заходящего солнца; океанская соль застыла на ней коркой и остро поблескивала в темноте, точно кристаллы.

Брудеру было лет девятнадцать, а может, двадцать — точный год его рождения никто не знал. Мать оставила его, еще младенца, у дверей Общества попечения о детях в ящике из-под апельсинов, устланном газетами. Имя ему дала директриса общества — миссис Труди Баннинг, пруссачка, вдова с длинным лошадиным лицом. Она вынула его из ящика, подняла к солнцу, поворачивала то так, то этак, удивляясь, до чего он крупный и необычно золотистый, цвета теплого дерева, и тут почтальон принес благоухающее духами письмо от ее брата, Лютера, утонченного поэта, которому всецело принадлежало сердце миссис Баннинг. Держа на руках младенца, она подумала о брате, тут ее осенило, как назвать ребенка, и от неожиданности у нее даже холодок прошел по спине.