Я выждал часа полтора и принялся за дело.
Его метеорологическая станция имела прямой ввод в
центральный компьютер. Я задействовал вход, сделал дело и аккуратно замел
следы.
Закончив, я знал, что все в порядке.
Я смог скормить Центру через этот канал с расстояния в сотни
миль все, что угодно и он все сожрет.
Будь я проклят, я почти бог.
ЕВА, ВОЗМОЖНО, МНЕ НАДО БЫ ДЕЙСТВОВАТЬ ИНАЧЕ. Я НЕ ЗНАЮ.
Я помог Биллу Меллингсу наутро справиться с похмельем, и он
ничего не заподозрил. Он был очень порядочным стариком, и я был страшно доволен
тем, что его никогда не обеспокоит вопрос, а не сделал ли он чего. И никто его
не накажет, потому что, я уверен, никто никогда не сможет меня поймать. А даже
если и поймают, то не думаю, чтобы ему грозили неприятности. Ведь в конце-то
концов его дядя был сенатором.
Я был способен стать кем угодно. Я мог полностью сочинить
свое прошлое — рождение, имя, образование и т.д. — и я мог поставить себя кем
угодно в современном мне обществе. Все, что для этого требуется — связаться с
Центром через метеорологическую станцию. Достаточно создать запись — и я буду
существовать в любом воплощении, которое сочиню.
НО, ЕВА, Я ХОТЕЛ ТЕБЯ. Я — НУ…
Я думаю, что правительство время от времени проделывало
нечто подобное. Но я уверен, что никто не подозревал о существовании
независимого подрядчика.
Я знал многое из того, что ценилось — и, пожалуй, более чем
необходимо — относительно детектора лжи и сыворотки правды — я ведь скрывал
свое имя. Вы знаете, что детектор лжи ненамного изменился с ХХ века? Были,
конечно, способы определения по поту, отпечаткам пальцев и другие — но вещи
посложнее испытывались в лабораториях. То главное, на что полагались сейчас —
это записи в Системе. Все другое немного стоило в суде. Наркотики — другое
дело.
Мозг с патологией мог сопротивляться и амталу, и пентоталу.
Но были и ребята с наркопробой.
Что такое наркопроба?
Когда идешь искать работу, то проходишь тест на
сообразительность или на способности — инвентаризацию личности. Я уверен, что
все прошли через это, и все данные заложены в Центр. В случае необходимости вы
можете поднять их. Они открываются в вашей юности и ведутся всю жизнь эти
проклятые записи. Вы проходите то, что психологи называют пробой личности. Это
значит, что вы считаете глупостями именно то, что именуется глупостями в
книгах.
Итак, вы учитесь давать тот ответ, который они ищут. Вы
заучиваете маленькие экономящие время фокусы. Вы чувствуете безопасность, вы
знаете, что это игра — и игра сознательная.
Это нечто подобное.
Если вы не боитесь и если вам и раньше доводилось пробовать
наркотики для этих целей, вы можете сопротивляться.
Наркопроба есть не что иное, как приобретение опыта
сопротивления действию «сыворотки правды».
— К черту! Я спрашиваю, ты отвечаешь, — сказал я.
Я решил, что старый испытанный метод допроса лучше: пытки и
угрозы пытками.
И я их использовал.
Я встал рано утром и приготовил завтрак. Налив стакан
апельсинового сока, я встряхнул его за плечо.
— Что, черт бы тебя…
— Завтрак, — сказал я. — На, выпей.
Он выпил, и мы отправились на кухню завтракать.
— Море выглядит сегодня прилично, — заметил я. — Пожалуй,
мне пора в путь.
Он кивнул, не отрываясь от яичницы:
— На обратном пути заворачивай ко мне, слышишь?
— Слышу, — сказал я. — Загляну.
Мы болтали все утро, угробив три кружки кофе. Выяснилось,
что судьбы наши похожи. Когда-то он был медиком, имевшим обширную практику
(позже он извлек из меня несколько пуль и не спрашивал, откуда они взялись).
Некоторое время он был в отряде первых астронавтов. Позже я узнал, что его жена
умерла от рака годов шесть назад. Он тогда бросил практику и больше не женился.
Он искал способ покинуть мир, нашел его и воспользовался им.
Но хотя мы стали близкими друзьями, я так и не рассказал ему
о том, что мне нужна его аппаратура, ни о том, как я ее использовал. Это можно
было сделать, я был уверен: он один из немногих, кому бы я доверился. С другой
стороны, я не хотел делать его сознательным соучастником моих незаконных
операций. К чему причинять беспокойства друзьям, делать их морально
ответственными за твои дела?
Так я стал человеком, который не существует. И одновременно
получил возможность становиться тем, кем хочу. Все, что мне надо было сделать
для этого — написать программу и скормить ее Центру через аппаратуру этой
станции. Единственное, в чем я нуждался после этого — в выборе жизненного пути.
Это было несколько труднее.
Я должен был иметь профессию, где мне всегда платили
наличными. Кроме того, плата должна была быть достаточно велика, чтобы я мог
жить так, как хотел.
Это значительно суживало возможности, отсекая многие виды
легальной деятельности. Я мог обеспечить себя достаточно реальной биографией,
выбрать подходящую область деятельности и стать служащим. Но зачем мне это?
Я сотворил новую личность и ввел ее в Центр. Это было
забавным пустячком, фривольным капризом, то, что я сделал тогда. Я жил на борту
«Протея», поставленного на якорь в маленькой бухточке островка у побережья
Нью-Джерси.
Я изучал дзю-до. Как, известно, есть три школы: кодокон
(японский стиль), будо кваи и система Французской федерации. Последние две
очень много заимствовали из правил первой за небольшим исключением: там
использовались те же броски, захваты и другие приемы, разве что более грубо.
Простой стиль был приспособлен к нуждам людей низкорослой, маленькой расы и
больше основывался на скорости, ловкости и отточенности, нежели на физической
силе. Две последние системы заимствовали основы техники, хотя это была
ухудшенная копия. И это мне подходило: я был большим и неуклюжим. Единственное,
что мне мешало — моя расхлябанность. Если вы изучаете кодокон, то вы можете и в
восемьдесят лет успешно проводить приемы: дело в том, что там все решает не
физическая сила, а техника. Я избрал свой способ: изучил и то, и другое, с
одной стороны, действовал погрубее, а с другой — я был уже не так силен, как
прежде, в своей юности, поэтому стиль определялся моими возможностями. И это
давало возможность поддерживать форму.