Домашняя готика - читать онлайн книгу. Автор: Софи Ханна cтр.№ 25

В голове всплыли слова Корди О’Хара: «Джеральдин всегда все планировала, назначала, записывала в ежедневник. Я видела ее меньше чем за неделю до смерти, она пыталась уговорить нас с Уной поехать в Евродиснейленд на следующие каникулы».

Саймон направился к убежищу Снеговика. Так просто тот не отделается.

Пруст поднял взгляд и приветливо улыбнулся, будто Саймон вовсе не ворвался к нему без приглашения.

– Скажи мне кое-что, Уотерхаус, – начал он. – Что ты думаешь о детективе-сержанте Комботекре? Как тебе работается с ним?

– Он хороший коллега. Все прекрасно.

Пруст с легкостью отмел ложь Саймона:

– Он заменил сержанта Зэйлер, а ты едва можешь заставить себя на него посмотреть. Комботекра хороший начальник.

– Я знаю.

– Все меняется. Тебе нужно приспособиться.

– Да, сэр.

– Тебе нужно приспособиться, – серьезно повторил Пруст.

– Вы когда-нибудь слышали, чтобы кто-нибудь писал дневник на компьютере? Файл даже паролем не был защищен.

– Вы когда-нибудь слышали, чтобы кто-нибудь добавлял «Табаско» в спагетти болоньезе? – дружелюбно парировал Пруст.

– Нет.

– Мой зять так делает.

– Правда? – А что тут ответишь?

– Я не пытаюсь заинтересовать тебя гастрономическими предпочтениями своего зятя, Уотерхаус. Я пытаюсь сказать: неважно, слышал ли ты о чем-нибудь подобном.

– Я знаю, сэр, но…

– Мы живем в век технологий. Люди много всякого делают со своими компьютерами.

Саймон опустился на единственный стул.

– Самоубийцы оставляют записки. Или не оставляют, – сказал он. – Но оставить кроме записок еще и дневники… Это как-то слишком.

– Отличную ты характеристику подобрал для действий Джеральдин Бретерик: как-то слишком.

– Записка и дневник… Их словно писали разные люди, – продолжал Саймон. – Тот, кто писал записку, извиняется и не хочет никому причинять боль. Тот, кто писал дневник, о чужой боли не заботится. Мы знаем, что записка написана почерком Джеральдин. На мой взгляд, это означает, что дневник писала не она.

– Если ты хотя бы заикнешься про Уильяма Маркса, Уотерхаус…

– Дневник написан с умом, он описывает мучения день за днем, со всеми подробностями. Записка же – банальность на банальности, слабый голос слабого разума.

Пруст задумчиво поглаживал подбородок.

– И почему это не пришло в голову твоему Уильяму Марксу? – в конце концов спросил он. – Он подделывает дневник Джеральдин Бретерик – так почему он не потрудился подделать ее интонации? Тоже слабый разум?

– Интонации – штука тонкая, – буркнул Саймон. – Кое-кто на них внимания не обращает. (Например, Комботекра. И Селлерс с Гиббсом.) В предсмертной записке не упоминается самоубийство, сэр. Или убийство Люси. И она никому не адресована. Разве Джеральдин не написала бы «Дорогой Марк»?

– Не глупи, Уотерхаус. Сколько раз тебя вызывали к телу, свисающему с люстры? В мою бытность констеблем такое случалось постоянно. Какой-нибудь несчастный засранец, который устал от жизни, взял и повесился. Я читал кучу предсмертных записок, но ни в одной не говорилось: «Мне жаль, сейчас я перережу себе вены, пожалуйста, простите меня за самоубийство». Люди предпочитают выражаться метафорически. А насчет «дорогой Марк» – да господи!

– Что?

– Она писала последнее послание миру, не только своему мужу. Матери, друзьям… написать «дорогой Марк» значило бы все усложнить, это было бы слишком лично – ей пришлось бы представить его одного, брошенного… Кроме того, кое о чем ты не подумал. Если убийцей был мифический Уильям Маркс, почему он оставил нам свое имя в компьютере? Я тебя не понимаю, Уотерхаус.

– Сэр, я никогда не верил, что Джеральдин Бретерик…

– То Чарли Зэйлер – последний человек, который тебя интересует, то ты пялишься на нее каждый раз, как она проходит по коридору. Что изменилось?

Саймон уставился на полосатый ковер под ногами.

– Почему Джеральдин Бретерик перерезала вены? – упрямо спросил он. – У нее был сильный препарат. Она дала Люси достаточно, чтобы та отключилась, и утопила девочку в ванне без всякого шума. Почему она не поступила так же, когда дело дошло до нее самой?

– Что, если она ошиблась? – предположил Снеговик. – Просчиталась? И проснулась через несколько часов – мокрая, голая и едва стоящая на ногах – рядом с потерявшим рассудок мужем и мертвой дочерью? Думаю, ты согласишься, что вены они резали с совершенно недвусмысленными намерениями. Разрез вдоль, а не поперек. Как мы говорим?

– Но…

– Нет, Уотерхаус. Как мы говорим? Произнеси это за меня.

– Поперек – для внимания, вдоль – чтобы насмерть, – продекламировал Саймон, чувствуя себя самым большим идиотом в мире. Пока он произносил эту формулу, Пруст дирижировал воображаемой палочкой. Придурок.

Саймон уже собрался уходить, когда вдруг осознал – Снеговик сказал «они» вместо «она».

– Вы согласны со мной, – вполголоса произнес он. – Вы тоже не думаете, что это сделала Джеральдин. Но не хотите признавать этого – на случай, если вдруг ошибаетесь. Вы не хотите цапаться со своим новым идеальным сержантом. Потому что у вас есть я. Меня ведь так удобно использовать в качестве глашатая.

– Удобно? Тебя? – Пруст рассмеялся. – Думаю, ты себя с кем-то спутал, Уотерхаус.

– Вы согласны со мной! – твердо сказал Саймон. – И вы меня знаете: чем усердней вы упражняетесь в насмешках, чем больше чуши позволяете им всем нагородить, тем сильней я буду стараться доказать, что вы все ошибаетесь. Или, в данном случае, доказать, что вы правы. И как я пока справляюсь?

– Уотерхаус, ты ведь знаешь, что я никогда не ругаюсь, не так ли?

Саймон кивнул.

– Уотерхаус, пошел на хер из моего кабинета!

Вторник, 7 августа 2007

Корн-Милл-хаус обладает великолепием, характером и атмосферой, которых так не хватает нашему жилищу. Я никак не могла решить, восхищает он меня или пугает. Немного похож на сказочный домик ведьмы, сооруженный из бледно-серого имбирного пряника, – на такой дом можно наткнуться, гуляя по волшебному лесу на утренней заре или в вечерних сумерках.

Некоторые стекла в свинцовых переплетах потрескались. Дом очень большой, в деревенском стиле, и выглядит, будто его не ремонтировали несколько веков. Как старая драгоценность, с которой давно не стирали пыль. Тот, кто его строил, выбрал идеальное место – на самом крутом склоне холма Блантайр-Мур. С того места, где я стою, видно всю долину Калвер-Вэлли. Судя по всему, раньше дом был богато украшен. Теперь же кажется, что он словно прячет лицо в подступающей к нему со всех сторон зелени и вспоминает лучшие дни.